разметавшую упругое тело поверх одеяла. Я в самой соблазнительной позе из всех, которые знаю, но на них, кажется, она не действует. Тем более что он после своего дурацкого «о-о!» тут же испуганно оглядывается на жену.

Я лежала тут одна минут десять. Она привела меня и ушла, и я разделась и легла. Рассматривать особо было нечего — все так же скромненько и убого, как и на кухне и во второй, проходной комнате. Так что я лежала и думала о том, что они, видимо, давно уже решили заманить меня в свою постель. Когда-нибудь, когда подвернется удобный случай. А он вдруг подвернулся сегодня — и потому даже ее муж, пригласивший меня, был к этому не готов. Но решил, видно, что другой оказии может не представиться — а может, рассчитывал на отказ. А она, от которой исходила инициатива — я была уверена, что идея ее, она тут была лидером и вождем, — тем более не ожидала меня увидеть.

Я думала о том, зачем им это надо. Они не были похожи на людей, затаскивающих на супружеское ложе молоденьких девочек, — я стопроцентно была у них первой. Так зачем? Чтобы освежить собственные сексуальные отношения, использовав меня? Или она хочет посмотреть на него с стороны? Или она фригидна и хочет научиться чему-то у такой явно развратной девицы, как я, хочет что-то увидеть, что-то попробовать, чтобы поддержать гаснущий интерес мужа? Или хочет проверить, насколько сильна его тяга к другим женщинам?

Я решила, что первый ответ был самым верным. Им просто стало скучно вдвоем, обыденно, и серо, и неинтересно — и она первая это поняла. Поняла, что дальше будет так же, даже хуже. Поняла, что она стареет и, если не изменить что-то сейчас, потом будет поздно.

И вот она пришла к выводу, что им нужна молоденькая девочка — которая поделится с ними своей молодостью и свежим телом, через которую они заново откроют самих себя, вернут угасшие эмоции и чувства. Девочка уйдет — наверняка осчастливленная вниманием столь взрослых, опытных и богемных людей, — а они останутся. Они новые, помолодевшие, наполнившиеся влечением друг к другу.

Оно показалось мне любопытным, мое открытие. Хотя мне сложно было поверить, что в их постели когда-то происходило то, что происходит в постелях тех мужчин, в которых оказываюсь я. И я была совсем не против их намерения использовать меня — они были не первыми, кому приходила в голову эта идея, но в действительности это я использовала всех. Брала то, что мне надо, и уходила — оставаясь равнодушной и холодной, подходя к сексу как к эксперименту, участвуя в нем телом, но не душой.

А они все не шли, только голоса доносились, ровный такой шепот, — и вот наконец появились. И он издал свой дурацкий возглас — явно искусственный — и замер в дверях. А она обогнула его, и обошла кровать, и легла рядом со мной — все в том же потертом голубом халате, который запахнула еще плотнее. Лишь рыхлая белая нога высунулась, с ногтями цвета слоновой кости, не слышавшими слова «педикюр».

Я протянула к ней руку, коснувшись дряблой груди через одежду, — но она резко отстранилась, едва не свалившись на пол, показывая мне всем своим испуганным видом, что ей это не надо. Идиотизм ситуации, которая вдруг показалось мне понятной и даже забавной, вернулся — и я лежала и наблюдала, как раздевается ее муж. Робко и неловко, отвернувшись от нас и глядя в окно, словно видит там что-то ужасно интересное, — и как бы невзначай снимая с себя на удивление многочисленные предметы одежды. И наконец он заставил себя отвернуться от окна — и, прикрыв рукой что-то незначительное, пошел к постели и лег так, что я оказалась между ними.

Какое-то время мы лежали неподвижно и молча. Я предприняла еще одну попытку сыграть знакомую роль — потянулась сладко всем бесстыдно-голым, сластолюбивым телом, чуть застонав. Но они не среагировали — пугливые, нерешительные, не знающие, что делать дальше, людишки, мнящие себя развратниками. Не скажи я ей на кухне, что все поняла и на все согласна, мы бы так и сидели там. А теперь что — я их насиловать должна, что ли?

Я снова потянулась к ней — и она не отстранилась на сей раз, она просто мягко подтолкнула меня к своему мужу. Мы оказались с ним лицом к лицу — и тут он мне улыбнулся. Робко так и в то же время весело — вот, мол, попали мы, а?

Мне начало все это надоедать. Я решительно протянула руку вниз, отводя его кисть, вцепившуюся в собственное достоинства, которое скорее следовало считать недостатком. И так по-медсестрински начала массировать спящий орган — а потом развела ножки и потянула владельца этого органа на себя. Прозаично и банально — но что делать, если моя тонкая игра оставляла их равнодушными?

Он сел между моих ног, поглаживая себя, виновато улыбаясь, извиняясь за отсутствие эрекции. Я ощутила, как во мне нарастает возмущение — меня хочет столько мужчин, приятных, хорошо одетых, видящих во мне красивую эротичную женщину, а я лежу тут перед этим старым бесполым придурком, бледнотелым и бесплечим, морщинистокожим и неожиданно жирнобоким. У которого вдобавок ничего не стоит. Мне захотелось встать и уйти — но я не привыкла так поступать, мне надо было довести дело до конца. Хоть до какого-нибудь.

А к тому же мне все еще было любопытно. И еще я понимала, что он стесняется ее. И я призывно улыбнулась ему, пошире разводя ножки, притягивая тем, что находится между ними, его взгляд. И шепнула хрипло:

— Я так вас хочу…

Он вошел в меня наконец. Долго дергал там себя и наконец вошел чем-то полутвердым. И ни с того ни с сего начал играть роль искушенного в сотнях постельных битв донжуана — и двигался медленно и якобы чувственно, прикрыв глаза и притворно постанывая.

Но я видела, как он косится на жену, — и заметила из-под прикрытых век, как он тянет к ней руку, как бы показывая, что они вместе, как бы напоминая, что именно вдвоем они хотели получить удовольствие, приглашая меня. Но она убрала свою руку подальше — и сейчас механически поглаживала ею мое плечо, обозначая участие в процессе.

Я испугалась, что он ослабнет, и решила подыграть. Шептала бессвязные слова страсти, просила не останавливаться, разве что ногтями в спину его не впивалась, опасаясь, что с ним от неожиданности может