— Мэлгун отступает, — говорили мне. — Император победил. — Но какова была достоверность этих сведений?

Когда одна из телег остановилась посреди двора, я прямо спросила:

— Где император?

— Он с конницей, — ответили мне.

Тут же послышался другой голос:

— Он погиб.

Люди заспорили.

— Нет, это была другая лошадь; его лошадь под ним убили, а он пересел на другую!

— Ну как же! У него лошадь серая!

— Ну и что? Он же на другой ехал.

— Эта — вторая, запасная. А гнедую убили.

— Император был жив … до последней атаки конницы, — послышался странно знакомый голос с телеги. Я всмотрелась, но в темноте не увидела говорившего.

Люди начали разгружать телегу. Из нее выпал человек сначала ужасно закричавший, а потом начавший рыдать в голос.

— Эй, ты! Поспокойнее! Думаешь, тебе хуже, чем остальным?

— Как думаешь, смогут твои лошади вернуться туда? — спросила я возницу.

— Нет, — хрипло ответил он. — Они едва поднялись на последний холм.

— Хорошо, тогда подожди здесь. Телега у тебя замечательная, большая. Я постараюсь найти свежих лошадей. — Я позвала слугу и приказала, чтобы после того, как выгрузят вновь прибывших, свежих лошадей, мулов или быков запрягли именно в эту телегу. Потом пришлось идти в конюшню, проверять раненых. Похоже, инвентаризация — мое призвание. Мне казалось, что я всегда только и делала, что составляла списки припасов, поставщиков, считала тюки шерсти, а вот теперь считаю мертвых и умирающих. Не придется ли мне и в аду учитывать проклятых, составляя бесконечные списки людей, которых убила моя глупость. Ладно, это — потом, а сейчас надо знать точно, кто из наших еще жив, чтобы рассказывать друзьям и родичам, что случилось с армией.

Имена! Мне нужны имена! Вот трое крестьян: эти смогли назвать себя, а вот двое, которые уже не могут и не смогут никогда. Вот воин из Братства, Гвитир ап Грейдол, северянин, ходивший с Артуром в Галлию. Стоп! А чей это был голос, который я сначала не узнала? Я вспомнила! Как только увидела его в дальнем углу конюшни. Больше его почему-то никто не узнал. Все уже давно смешалось. Свои и враги вместе лежали на поле битвы, и не было никакой возможности понять, кто есть кто. Но вот кого я не ожидала увидеть здесь, в конюшне, среди других раненых, так это Мордреда. И все-таки это был он.

Я отложила свои списки и подошла к нему. Кажется, он наблюдал за мной с того момента, как я вошла в конюшню. Взгляд холодный и, как всегда, презрительный.

Я долго смотрела на него. Он лежал на спине и не двигался. Кто-то, должно быть, украл его пурпурный плащ и золотые украшения, но, как мне показалось поначалу, никаких серьезных ран на нем не было.

— Не беспокойтесь, миледи. Я же вижу, вы размышляете, как бы меня прикончить. Я сам умру в течение часа. Но не от руки вашего драгоценного мужа, и даже его воины здесь ни причем. Этой чести им не достанется. — Он ощерился по-волчьи. — Это мой верный союзник Мэлгун. Когда он увидел, что мы проигрываем, а император победил, он взял да и воткнул мне в спину кинжал, который я же ему и подарил. Знаете, красивая такая вещь, и еще ядом пропитана. Я в это время пытался разглядеть, как там идет битва. Одним ударом он заполучил моих людей и сделался самым сильным претендентом на императорский пурпур. Мне надо было раньше понять, что спину ему подставлять ни за что не следует. Но, по крайней мере, буду знать, что отец надо мной не позлорадствует.

Я опустилась рядом с ним на колени.

— Ну и что же? Довольны вы тем, что сделали? — Мой дрожащий голос меня удивил. С чего бы ему дрожать?

Он улыбнулся, ненависть из его серых глаз только что не выплескивалась на пол.

— Да. Жаль только, не все удалось. Но за мать я отомстил. И даже если отец выживет на руинах того, что осталось от его Империи, все равно остатки разобьются, как стекло. Мэлгун отправляется домой, в Гвинед. Но он вернется. Север охвачен войной. Думнония опустошена. Неважно, кому достанутся пурпурные тряпки, итог один: запустение и разорение. Подумайте-ка об этом, благородная леди. Да, и передайте отцу: пусть скажет своим бардам, чтобы пели обо мне, когда будут праздновать победу. Нет, лучше брату скажите. У него лучше получится.

— Ваш брат мертв, — зло сказала я. — Он скончался здесь, в Инис Витрин, четыре… нет, пять дней назад.

Глаза Медро расширились. Ненависть во взгляде сменилась недоумением.

— Гвальхмаи? Мертвый?

— Он умер от раны, полученной от сэра Бедивера. Из-за того, что пренебрег этой раной. Он не хотел жить после гибели сына. Мне показалось, или нет, что вы улыбались, когда рассказывали ему об этом?

Мордред продолжал смотреть на меня, а мне очень хотелось ударить его, пока он валяется тут, передо мной, беспомощный. Но я вспомнила слова Гавейна, и спрятала руки за спину. Пришлось побороться с собой, прежде чем я смогла вымолвить:

— Его последние слова перед смертью: «Передайте моему брату, если получится, что я люблю его.

Мордред отвернулся. Его правая рука сжалась в кулак, и он несколько раз сильно ударил по земле.

— Нет, — со всхлипом произнес он. — Нет, только не он, och, mo brathair… [brathair — брат (ирл.)]

Я никогда не слышала, чтобы он говорил на родном языке, и посмотрела на него с изумлением. Он снова изо всех сил саданул кулаком о землю, в горле у него заклокотало от гнева, и он попытался приподняться. Теперь я видела, что вся спина у него в крови. Он даже попробовал встать на колени, но не удержался и упал лицом вниз. Плечи его тряслись. Мордред рыдал. Подбежала служанка.

— Он бредит? — спросила она шепотом. — Я могу помочь связать его.

— Нет необходимости, — ответила я. Честно говоря, никак не ожидала, что под его ненавистью и всеми многочисленными масками Мордред может кого-то любить. Но я не ошиблась, именно любовь и боль были в его взгляде, когда он услышал от меня последние слова Гавейна. Мордред с