Чуть погодя рассказала Катя и о том, что две другие девушки, прибывшие с ними на позиции зенитного полка, живы, но обеих посекло оскалами. Правда, несильно, и потому они продолжают там, в блиндаже, помогать раненым. Хотя больше словом, чем делом. «У нас только бинты остались, да и то мало. Помнишь, Серёгин про бутыль йода говорил? Разбило её взрывом», сказала Катя.

Они сидели в окопе, одна полуживая от перенесенной катастрофы, вторая от тяжкого труда, и смотрели в небо, устало оперев головы на стенку. В вышине то и дело взлетали осветительные ракеты, где-то трещали выстрелы. Иногда что-то громыхало вдалеке, как будто уснувший прямо за работой кузнец просыпался и спешно бил молотом по наковальне, а потом, не в силах продолжать, снова погружался в сон.

– А как там зенитчицы? – спустя несколько минут спросила Лёля.

Но ответа не было: Катя спала глубоким сном. Лёля ее будить не стала. Потому что эти несколько дней боев научили ее ценить каждую минуту отдыха. Она понимала: вот сейчас относительная тишина, а буквально через десять минут она может полыхнуть разрывами снарядов. И нужно выкроить этот кусочек отдыха, чтобы хоть немного восстановить силы.

Примерно через сорок минут Лёлю кто-то потряс за плечо:

– Сестричка! Товарищ санинструктор! Проснись!

Лёля с трудом разлепила глаза. Перед ней стоял боец. Как и все вокруг: в замызганной грязной гимнастерке, пилотке почему-то без звездочки, но с винтовкой в крепких мужицких руках. На вид ему было лет 45, хотя на самом деле могло быть и в два раза меньше – из-за жуткой усталости и грязи на лице, заросшем к тому же щетиной, было не понять, сколько ему на самом деле лет.

– Вас зовет к себе товарищ старший лейтенант Крохин.

– А где он? – придя в себя и посмотрев туда, где раньше была Катя (теперь ее не оказалось рядом), спросила Лёля.

– Пойдем, покажу, – сказал боец.

Они шли сначала по окопам, затем в нескольких местах ползком через степь, прячась в воронках и замирая, когда над головами взлетала в небо осветительная ракета. Лёля поняла, что они двигаются на запад – туда, где уже второй день не на жизнь, а на смерть держал оборону рабочий батальон Сталинградского тракторного завода.

Позиции части были перепаханы воронками так плотно, что свободных пятидесяти квадратных метров в этой степи, которая раньше была ровной, как стол, было не сыскать. В нескольких местах стояли сгоревшие немецкие танки, перебравшиеся через передовую линию батальона, но подбитые зенитчицами или добровольцами батальона, забросавшими их «коктейлями Молотова».

Петляя и низко пригибаясь к земле, Лёля, ведомая солдатом, оказалась в глубокой воронке, на дне которой лежал офицер. Он был накрыт плащ-палаткой, и по мертвенно бледному его лицу санинструктор поняла, что он тяжело ранен.

– Товарищ старший лейтенант, – осторожно, словно боясь слишком резко разбудить, сказал солдат, обращаясь к командиру. – Я ее привел.

– Кого… привел? – с трудом расцепив спекшиеся губы, спросил Крохин.

– Девушку из санроты, которая у них тут за главную, – уточнил рядовой.

Лёля, если бы не сильная усталость, залилась бы красной краской от смущения. Какая же она, в самом деле, тут главная? Да и над кем? Над самой собой и тремя девушками, которые пришли с ней сюда добровольно, а не подчиняясь приказу? Командиром Лёля себя нисколько не ощущала. Потому и стало ей неудобно.

Крохин посмотрел на Лёлю тяжелым взглядом. Провел им сверху вниз, отчего санинструктор даже поежилась немного. «Не глаза, а рентген прямо», – подумала она. Старший лейтенант показал рукой: подойди ближе. Лёля села рядом с ним на дно окопа.

– Пока ночь, – медленно, подбирая слова, говорил офицер, и было видно по его бледному, как полотно лицу, что они даются ему с огромным трудом, – заберите раненых в тыл. Утром германцы снова пойдут. Это будет наш последний бой.

– Есть, товарищ старший лейтенант! – сказала Лёля. Она хотела было еще рану осмотреть, но Крохин ее отодвинул: «Не надо» и добавил, обращаясь к солдату: «Проводи».

Они ушли, а Крохин остался лежать в окопе. Он думал о том, что все-таки не зря угодил в это пекло. Потому что сам видел за несколько месяцев войны, как люди не успевали сделать буквально ничего, оказавшись на фронте. Они выбегали в первую же атаку и падали, сраженные насмерть, не успев даже сделать единственного выстрела.

Он, старший лейтенант РККА Дмитрий Крохин, успел. Три дня рота рабочего батальона, которой он командовал, удерживала левый фланг. Они буквально вгрызлись в землю на этом участке, но немцев через себя не пропустили. Разве что пару-тройку танков, да и те далеко не ушли: зенитчицы им влепили в стальные морды.

Глава 83

Мы с рядовым Глухарёвым свалились в небольшой окоп буквально на головы старшины Исаева и комбата Балабанова. Хорошо, они успели вовремя понять, что это свои, поскольку вскинули на нас оружие. Заметив наши запыленные потные физиономии, выругались. Капитан тут же развернулся и приник к биноклю, старшина первым делом спросил меня:

– Лошади где?

– Разбежались, – ответил я, опустив глаза.

– Твоё счастье, Николай, что у нас орудий не осталось. Иначе бы я тебя, – Павел Матвеевич коротко замахнулся на меня рукой, я вжал голову в плечи. – Но всё равно потом напишешь подробный рапорт, как что вышло. Понял?

– Так точно, – вздохнул я.

– А этот что с тобой делает? – зыркнул старшина на Василия, который сидел, сжавшись в маленький комок. Зажал между колен винтовку и вцепился в неё, как в спасательный шест, словно утонуть боялся. – Боец! – крикнул Исаев Василию.

– Я? – тот поднял голову и посмотрел на старшину перепугано.

– От страха обгадился, что ли?

– Никак нет.

– Дезертир? Поймал его? – спросил меня Павел Матвеевич.

– Никак нет. Контузило его немного. Он потерялся, – стал неумело врать я, но замолчал. Наболтаю сейчас не пойми чего, а потом окажется, что только хуже сделал. Нет, лучше пусть так. Чтобы отвлечь старшину, спросил. – Как тут обстановка?

– Паршивая обстановка, – хмуро ответил старшина. – Наши оба орудия разбиты, которое с подкреплением пришло тоже. Остались наши пехотинцы без поддержки, – и добавил ещё пару крепких непечатных выражений. Вечером отступать будем. Приказ