– Ты передал мне не пророчество, а угрозу от моей матери, – гневно ответила она.

– Я только передавал слова, – закричал он. – Это твоя мать угрожала Сивилле, а не я!

Уставившись на мужчину, она заметила под ним лужу. Смертный обмочился, но не его страх убедил ее, что он говорит правду. Она поняла, он действительно верил, что являлся оракулом, – не осознавая, что на самом деле являлся лишь орудием ее матери.

– Знай, смертный, если с Сивиллой что-то случится, я лично встречу тебя у врат подземного царства и сопровожу в Тартар.

Его наказание будет жестоким – с отрыванием конечностей.

Персефона встала. Ее гнев утихал, превращаясь в нечто более похожее на горе: что, если ей не удастся найти Сивиллу? Бен был ее единственной зацепкой. Потом ее взгляд переместился на остальных смертных в кафе, и она увидела, что некоторые из них с ненавистью смотрят на нее, в то время как остальные уставились в телевизор, где показывались срочные новости.

С ГОР СОШЛА СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛАВИНА.

ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ПОДСЧЕТАМ, ПОГИБЛИ ТЫСЯЧИ.

Нет.

Нет, нет, нет.

«Продолжительный снегопад стал причиной смертельной лавины, что погребла под сотнями футов снега Спарту и Фивы. К месту трагедии отправились спасатели».

По всему телу Персефоны разлилось тепло, заряженное ревностью и магией.

А потом что-то ударилось о ее голову. Она оглянулась и увидела, как на пол упал апельсин и откатился в сторону.

Персефона дернула голову в сторону, откуда тот прилетел, и какой-то мужчина завопил:

– Аидовская подстилка!

– Это ты во всем виновата! – закричала женщина, подняла тарелку и швырнула в Персефону. Та попала ей в руку, отлетела на пол и разбилась.

Вслед за ней полетели еда и другие предметы, сопровождаемые криками.

– Лемминг! – завопил кто-то, бросив в нее стакан с кофе.

Земля затряслась, и Персефона поняла, что если сейчас же не уйдет, то разрушит это здание до основания. А они, несмотря на их нападки, не заслуживали смерти. Бросив последний взгляд на телевизор, она перенеслась.

Глава XXXIV

Битва между богами

Персефона оказалась на месте сошедшей лавины, простиравшейся на мили вокруг, – во всех направлениях сверкало белоснежное покрывало. Под ним были видны очертания города: разрушенные здания, сломанные деревья, перекрученный металл, торчащий из-под снега. Но хуже всего была тишина. Это был звук смерти – конца.

Пока она стояла посреди этой разрухи и кусочки еды, прилипшей к ее волосам и одежде, падали на землю, внутри ее пробудилось желание раз и навсегда положить конец правлению ее матери. Она потянулась к своей магии, ко всей той жизни, что осталась вокруг нее, черпая ее энергию, свой гнев, свою тьму внутри, что требовала отмщения. Высвобождая силу, она думала обо всем прекрасном, что когда-либо хотела создать, о нимфах, которых хотела защитить от своей матери, о цветах, что хотела вырастить, о жизнях, что хотела спасти.

За плотиной эмоций поднималась магия, и когда ту прорвало, она хлынула потоком яркого света, от которой на глазах у богини проступили слезы, а кожу обдало жаром. Снег начал таять у нее под ногами, и на жутких руинах, оставленных лавиной, посреди развалин и обломков, проросла трава, распустились бутоны, выпрямились и зацвели деревья. Даже небо у нее над головой просветлело – тучи разошлись, позволив проглянуть солнцу.

Потом из-под земли пробились стебли, что подняли и восстановили все здания и дома, покрыв их зеленью и цветами. Пейзаж больше напоминал не белую пустыню или город из камней и металла, а лес с яркими благоухающими цветами, изумрудной растительностью и чистым, ярким солнечным светом.

Но вокруг оставалось все так же тихо, и где-то в уголках ее разума появилось новое ощущение, похожее на жизнь, трепещущую вокруг, – вот только оно было темным, в виде клубов дыма, поддразнивающим и издевающимся.

Это была смерть.

Богиня могла пробудить жизнь в части этого мира, но не во всем.

От этого горя ее отвлекла устрашающая сила, обрушившаяся с неба. Она была злобной и чистой и хлынула ей в душу, заставив приподняться волоски на руках и задней части шеи. Потом с неба упали олимпийцы, приземлившись кругом, в центре которого оказалась Персефона. Лишь Гермес и Аполлон приземлились по бокам от нее, слегка впереди, словно защищая.

На Гермесе были золотые доспехи и кожаный линоторакс. Из шлема выдавалась пара крыльев – такие же были у него за спиной. Аполлон был одет почти так же, за исключением ореола с шипами, похожего на сияющее солнце.

Гермес оглянулся через плечо и улыбнулся:

– Привет, Сефи.

– Привет, Гермес, – тихо ответила она, пока не понимая, почему за ней явились боги, хоть это явно было не к добру.

Напротив нее стоял Зевс с обнаженным торсом. На плечах у него была шкура, накинутая подобно плащу, а на бедрах птеруги – юбка из широких кожаных ремней. Рядом с ним находилась Гера, одетая в доспехи из сложного сочетания серебра, золота и кожи. Несмотря на страх Персефоны перед Зевсом, она чувствовала, что богиня брака жаждала битвы даже больше его. Дальше стоял Посейдон со своим неизменно хищным взглядом. Тоже с обнаженной грудью, в белой тунике, поддерживаемой поясом из золота и бирюзы. В руке он держал трезубец – оружие, сиявшее злобой. Здесь также был Арес – его ярко-красный плащ и перья на шлеме развевались на ветру. Персефона перевела взгляд на Афродиту в розовом с золотом наряде и Артемиду с луком за спиной. Она видела, что та напряжена, готовая схватиться за оружие, как только получит сигнал. Афина выглядела царственно, если не сказать отрешенно, стоя рядом с Гестией – единственной богиней, не одетой для битвы.

Ее мать была единственным отсутствовавшим олимпийцем – как и Аид.

А потом она безошибочно ощутила его присутствие – восхитительная тьма, благодаря которой она почувствовала себя в безопасности, обвила ее талию, и богиню вдруг прижало к его крепкой груди. Персефона отклонила голову назад и задела щекой подбородок Аида. Его губы шепнули ей в ухо:

– Злишься, дорогая?

– Чуть-чуть, – выдохнула она.

Несмотря