русскому обществу работу на пользу отечества, государь вступил на путь реформы, опасность и отрицательные стороны которой он все время живо ощущал. Ни на минуту его не оставляло сознание ответственности за Россию – не только за собственные ошибки или упущения, но и за какое-либо попустительство. Безответственность конституционного монарха либеральной доктрины показалась бы ему преступным умыванием рук; и государь поэтому тщательно заботился о том, чтобы всегда оставлять за собою возможность последнего решения.

Манифест 17 октября этому не противоречил. Он только устанавливал, что без Гос. думы не должно издаваться новых законов. Пределы полномочий, отведенных Гос. думе, манифестом установлены не были, и толкование самого законодателя было, разумеется, авторитетнее мнений противников власти. Основные законы 26 апреля, в общем, устанавливали строй, близкий к тому, который был введен в Пруссии по конституции 1848 г.

Государь хотел включить народное представительство как составную часть в государственный строй царской России. Он отводил ему почетное место. Для заседаний Думы был избран Таврический дворец (построенный в конце XVIII в. кн. Потемкиным-Таврическим). Государь вместе с государыней выработал церемониал открытия Думы; сам государь, отвергнув различные предложенные ему проекты, составил и текст приветственного слова к народным представителям. День открытия Думы был государственным торжеством; колокольный звон во всех церквах России возвещал о знаменательном событии. Государь знал, что среди выборных есть непримиримые противники строя. Но он считал существенным, чтобы первое слово монарха было призывом к совместному служению отечеству. Он не отождествлял народных избранников с той кровавой партизанской войной, которую продолжали вести с государственной властью побежденные в открытом бою революционные партии. Дальнейшее должно было зависеть от Думы: государь хотел судить о народных представителях по делам их, а не по докладам губернаторов или министров.

К моменту открытия Думы было избрано около 450 депутатов[114]. Из них было почти двести полуграмотных крестьян и почти столько же людей с высшим образованием: Дума состояла из интеллигенции и крестьянства. Крайние партии бойкотировали выборы, и поэтому с.-р. и с.-д. в ней представлены не были[115]. Но свыше ста депутатов считали себя «левей к.-д.» и образовали «трудовую группу». Особняком стояли депутаты Западного края с «польским коло» во главе. Правых и умеренных оказалось всего три-четыре десятка, причем только несколько умеренных (М. А. Стахович, гр. П. А. Гейден, кн. Н. С. Болконский) были известными политическими фигурами: ни один из вождей правых в Первую Думу не прошел.

Избранные против правительства, депутаты считали себя выразителями воли народа, которым по праву должна была бы принадлежать власть. Они исходили не из существующих законов, а из собственных программ, из своего «расширительного толкования» Манифеста 17 октября. Они шли на борьбу. Террористические акты представлялись большинству из них выражением законного народного возмущения, а ответные правительственные репрессии – недопустимым насилием.

27 апреля было солнечным весенним днем. Государь, всю зиму не покидавший Царского Села, где он под бдительной охраной Д. Ф. Трепова находился в относительной безопасности, прибыл с утра в Петербург на императорской яхте; он посетил Петропавловскую крепость и долго молился у гробницы своего отца.

В Георгиевском зале Зимнего дворца был воздвигнут трон с красным и золотым балдахином; на нем покоилась императорская горностаевая порфира. Вдоль белых с позолотою стен были отведены места для членов законодательных палат – справа для Гос. совета – разделенные широким проходом. На эстраде Гос. совета разместились также высшие сановники в шитых золотом и усеянных орденами придворных и военных мундирах. Члены Думы стали собираться несколько позже; большинство было в сюртуках или крестьянских одеждах.

Высочайший выход начался с отдаленных звуков национального гимна. В зал вошли скороходы в старинных одеяниях; за ними высшие сановники несли государственные регалии, привезенные из Москвы: государственное знамя, государственный меч, скипетр, державу и бриллиантами сверкающую царскую корону. Затем шли: государь в мундире Преображенского полка; обе государыни в белых сарафанах и жемчужных кокошниках; великие князья и княгини; придворные чины; шествие замыкали фрейлины в русских костюмах и военная свита государя.

После молебствия государь один прошел к трону, «неторопливо поднялся на ступени; повернулся лицом к присутствующим и торжественно, подчеркивая медлительностью движения значение совершающегося, воссел на трон. С полминуты Он сидел неподвижно в молчании, слегка облокотившись на левую ручку кресла. Зала замерла в ожидании»…[116]

Министр двора подал государю лист бумаги. Государь, облаченный в порфиру, поднялся с трона и произнес свое приветственное слово:

«Всевышним Промыслом врученное Мне попечение о благе отечества побудило Меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа.

С пламенной верой в светлое будущее России Я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых Я повелел возлюбленным Моим подданным выбрать от себя.

Трудная и сложная работа предстоит вам. Верю, что любовь к Родине и горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас.

Я же буду охранять непоколебимыми установления, Мною дарованные, с твердой уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение отечеству для выяснения нужд столь близкого Моему сердцу крестьянства, просвещение народа и развитие его благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия государства необходима не одна свобода – необходим порядок на основе права.

Да исполнятся горячие Мои желания видеть народ Мой счастливым и передать Сыну Моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное.

Господь да благословит труды, предстоящие Мне в единении с Государственным Советом и Государственной Думой, и да знаменуется день сей отныне днем обновления нравственного облика земли Русской, днем возрождения ее лучших сил.

Приступите с благоговением к работе, на которую Я вас призвал, и оправдайте достойно доверие Царя и народа. Бог в помощь Мне и вам».

Слово государя произвело сильное впечатление. «Чем дольше Он читал, – пишет в своем дневнике в. к. Константин Константинович, – тем сильнее овладевало мною волнение; слезы лились из глаз. Слова речи были так хороши, так правдивы и звучали так искренне, что ничего нельзя было добавить или убавить».

«Хорошо написанная, – вспоминал потом о речи к.-д. лидер Ф. И. Родичев, – она была еще лучше произнесена, с правильными ударениями, с полным пониманием каждой фразы, ясно и искренне… Речь безусловно понравилась…» («Государь – настоящий оратор», – говорил председатель Первой Думы С. А. Муромцев, добавляя: «у него отлично поставлен голос…»)

Когда государь кончил, зазвучало «ура» – не только на правой, но и на левой стороне зала, хотя и менее громкое среди членов Думы. Покидая дворец, они еще находились под обаянием величия и красоты императорской России, которая многим из них предстала впервые.

Но выйдя из дворца, члены Думы сразу же попали в другой мир, более близкий им и знакомый. Толпы интеллигенции и рабочих, покрывавшие берега Невы, кричали депутатам с мостов и