Если бы Эми была здесь, она бы навсегда отвернулась от него, потому что, к сожалению, у него был отличный аппетит, и он уплетал свой ужин так, что это привело бы в ужас «её светлость». Я же ничего не имею против этого, потому что мне нравится «видеть, как люди едят так, что за ушами трещит», как говорит Ханна, и бедняге, должно быть, нужно было хорошо подкрепиться после того, как он весь день учил идиотов.

Когда я поднималась наверх после ужина, два молодых человека надевали шляпы перед зеркалом в прихожей, и я услышала, как один тихо спросил другого:

– Кто эта новая особа?

– Гувернантка или что-то в этом роде.

– Какого чёрта она сидит за нашим столом?

– Приятельница старой леди.

– Красивое личико, но вкуса никакого.

– Да, ни капельки. Давай закурим и пойдём.

Сначала я разозлилась, а потом мне стало всё равно, потому что гувернантка не хуже клерка, я обладаю если не вкусом, то здравым смыслом, и у меня его побольше, чем у некоторых, судя по замечаниям тех элегантных существ, которые удалились, громко топая и дымя, как засорённые трубы. Не выношу заурядных людей!

Четверг

Вчерашний день прошёл тихо, я преподавала, шила и занималась писательством в своей маленькой комнатке, которую лампа и камин делают очень уютной. Я узнала несколько новостей и была представлена профессору. Оказывается, Тина – дочь француженки, которая гладит мелкое бельё в здешней прачечной. Малышка просто влюблена в мистера Баэра и неотступно ходит за ним повсюду, как собачонка, когда он дома, и это его радует, так как он очень любит детей, хотя сам он «холодстяк». Китти и Минни Кирк тоже относятся к нему с любовью и поведали мне всевозможные истории об играх, которые он затевает, подарках, которые он дарит, и замечательных сказках, которые он рассказывает. Молодые люди, похоже, дразнят его, называя Старым Фрицем, Светлым Пивом, Ursa Major[101] и всячески шутят над его фамилией. Но он от этого веселится, как мальчишка, как говорит миссис Кирк, и принимает шутки так добродушно, что все его любят, несмотря на его иностранные привычки.

Незамужняя леди – мисс Нортон, богатая, образованная и добрая. Она заговорила со мной сегодня за ужином (я снова ела за общим столом, ведь так весело наблюдать за людьми) и пригласила меня зайти к ней в комнату. У неё прекрасные книги и картины, она знакома с интересными людьми и кажется дружелюбной, я постараюсь быть с ней милой, потому что на самом деле хочу попасть в хорошее общество, только не то, которое нравится Эми.

Вчера вечером я была в нашей гостиной, когда вошёл мистер Баэр с газетами для миссис Кирк. Её там не было, но Минни, маленькая старушка, очень мило представила ему меня:

– Это подруга нашей мамы, мисс Марч.

– Да, она весёлая, и она нам очень нравится, – добавила Китти, enfant terrible[102].

Мы поклонились друг другу, а затем рассмеялись, потому что чопорное знакомство и прямолинейное добавление составляли довольно забавный контраст.

– Ах да, я слышал, что эти шалуньи досаждают вам, мис Марш. Если это повторится, позовите меня, и я приду, – сказал он, угрожающе сдвинув брови, что привело маленьких негодниц в восторг.

Я пообещала, что так и сделаю, и он ушёл, но, похоже, я обречена часто с ним видеться, потому что сегодня, когда я проходила мимо его двери, выходя из дома, случайно постучала в неё своим зонтиком. Дверь распахнулась, и передо мной предстал профессор в халате, с большим синим носком в одной руке и штопальной иглой в другой. Он, казалось, совсем не смутился, потому что, когда я объяснилась и поспешила дальше, он махнул мне рукой, носком и всем остальным, сказав, как обычно громко и весело:

– Прекрасный день для прогулки. Bon voyage, mademoiselle![103]

Я смеялась всю дорогу вниз, но мне было немного жаль его: подумать только, бедняге приходится самому чинить свою одежду. Немецкие мужчины умеют вышивать, я знаю, но штопать носки – это совсем другое дело и не так изящно.

Ничего особенного, о чём можно было бы написать, не случилось, кроме визита к мисс Нортон – у неё комната, в которой полно красивых вещей, и сама она была очень обаятельна, потому что показала мне все свои сокровища и предложила иногда ходить на лекции и концерты в качестве её сопровождающей, если они мне понравятся. Она попросила об этом как об одолжении, но я уверена, что миссис Кирк рассказала ей о нас, и она делает это из доброты ко мне. Я горда, как Люцифер, но подобные одолжения от таких людей меня не обременяют, и я с благодарностью согласилась.

Когда я вернулась в детскую, в гостиной поднялся такой шум, что я заглянула туда и увидела мистера Баэра, стоявшего на четвереньках с Тиной на спине, Китти вела его на поводке из скакалки, а Минни кормила двух маленьких мальчиков печеньем с тмином, в то время как те ревели и яростно бились в клетках, построенных из стульев.

– Мы играем в зоопарк, – объяснила Китти.

– Это мой солн! – добавила Тина, держа профессора за волосы.

– Мама всегда разрешает нам делать то, что мы хотим, по субботам, когда к нам приходят Франц и Эмиль, не так ли, мистер Баэр? – спросила Минни.

«Солн» сел с таким же серьёзным видом, как и у всех остальных, и простодушно сказал мне:

– Я даю вам честное слофо, это правда, если мы будем шуметь слишком громко, скажите нам: «Тише!» – и мы будем играть потише.

Я пообещала так и сделать, но оставила дверь открытой и наслаждалась весельем не меньше, чем они, потому что я никогда не видела ничего более славного, чем эти забавы. Они играли в пятнашки и солдатиков, танцевали и пели, а когда начало смеркаться, все повалились на диван рядом с профессором, пока он рассказывал очаровательные сказки об аистах на верхушках дымоходов и маленьких «кобольдах»[104], которые катаются на падающих снежинках. Вот бы американцы вели себя так же просто и естественно, как немцы, правда?

Мне так нравится писать письма, что я могла бы продолжать вечно, если бы меня не останавливали соображения экономии, потому что, хотя я использовала тонкую бумагу и писала мелким почерком, я дрожу при одной мысли о марках, которые понадобятся, чтобы отправить это длинное послание. Перешлите мне, пожалуйста, письма Эми, как только вы сможете от них оторваться. Мои скромные истории звучат очень уныло по сравнению с её великолепием, но я знаю, они вам нравятся. Неужели Тедди так усердно учится, что не может найти время написать своим друзьям? Позаботься о нём как следует ради меня, Бет, и расскажи мне всё о малышах, и подари им всем море любви от вашей преданной Джо.

P. S. Перечитывая своё письмо, я нахожу его довольно «баэрским», но меня всегда интересовали эксцентричные люди, и мне действительно больше не о чем было писать. Благослови вас Господь!

Декабрь

Моя драгоценная Бетси,

Поскольку это будет не письмо, а небрежные каракули, я обращаюсь к тебе, так как оно может тебя позабавить и дать некоторое представление о том, как у меня идут дела, а у меня хотя всё и тихо, но довольно занятно, чему – о, возрадуйся! Приложив то, что Эми назвала бы «геркулановыми[105] усилиями» к возделыванию духа и морали[106], посеянные мной семена свежих идей начинают давать всходы, и молодые побеги изгибаются в нужном мне направлении. Мои ученицы не так мне интересны, как Тина и мальчишки, но я выполняю свой долг перед ними, и они меня любят. Франц и Эмиль – весёлые маленькие мальчики, они вполне пришлись мне по сердцу, так как смесь немецкого и американского духа постоянно побуждает их к бурной деятельности. Субботние вечера – это оживлённое время, проводим ли мы его дома или на улице, потому что в приятные деньки дети гурьбой идут гулять, как настоящие школьники, а мы с профессором следим за порядком, а потом нам так весело!

Теперь мы с профессором очень хорошие друзья, и я начала брать у него уроки немецкого. Я, правда, не могла удержаться, и всё было так забавно, что я должна тебе об этом рассказать. Начну с того, что миссис Кирк окликнула меня однажды, когда я проходила мимо комнаты мистера Баэра, где она копалась