Шрифт:
Закладка:
Артем Владимирыч еще раз поклонился старику и покинул шатер. Каан провожать его не шел.
Однако киргизец князя уже стоял у столбовой привязи возле шатра и с жадностью хватал овес из привязанной кем-то торбы.
Артем Владимирыч вскочил в седло, не отвязав торбы — поехал вон из пустынного аула. Ему показалось, или то был ветер, но в шатре каана счастливо смеялся девичий голос.
Глава 29
Вещун, взявши для помоги и вольной охраны забайкальцев, отъехал от переправы, не дождавшись конца резни барымтачей и не уведомив князя.
Когда, оставив неизвестный аул по правую руку, поровнялись с первыми сопками, есаул Олейников резко взял узду и тотчас указал Вещуну на огромный отряд неизвестных всадников, внезапно появившийся впереди. Но Вещун спешил, только буркнул непонятно: «Шабры!» и погнал лошадь прямо на лаву всадников. Лава шла вольно, но боевым строем — по пять всадников в ряд.
За двадцать конских скоков чужие всадники повернули копья в сторону наезжающих. Вещун поднял в левой руке яркий красный платок со звездой о восьми лучах, крикнул: «Ассурий!», и тут же среди конников образовался проход. В него и проскочили казаки, поворачивая коней к недальнему нагромождению скал.
Есаул Олейников вытер пот с руки, вцепившейся в рукоять сабли об рукав азяма, оглянулся на своих. Те тоже утирались.
— Бес! — проворчал в спину старику есаул. — Единым Богом клянусь — бес!
У скал остановились, спешились.
— Надо искать на скалах рукотворные знаки, — ровняя дыхание, пояснил Вещун, — такие, будто ребенок рисовал. Да зеньки не надо упирать прямо в камень! Смотреть как бы искоса. Тогда они проявятся. Пошли!
И первым стал карабкаться на скалу.
Казаки на скалы не полезли, а разбрелись кругом, больше веря своему зрению. Но более страшась слов Вещуна про рисунки, как бы детские. Лучше бы век их не видать. То для христианина — язычество, на то плеваться надо. Так учили.
А увидать пришлось. Поперед Вещуна.
Молодой урядник Зыбин вышел при обходе на скалу, будто нарочно отесанную дождем и ветром как бы доской. Плита старого гранита вросла в землю наклонно, и наклон тот указывал в сторону невидимого отсель озера.
Сначала вздумал — показалось. Ан — нет. Почти вся плоскость гранита оказалась как бы исцарапанной. И что страшнее всего — царапины стали складываться в рисунки.
Урядник заорал.
Потом забайкальцы таскали воду из маленького озерца в окресте скал, а Вещун той водой из казацких шапок мыл скалу. Правда, вымыл только до середины и сел те рисунки переносить куском грифеля на клок бумаги, что имел при себе.
Казаки уже пожевали сухарей с салом и толченым чесноком, разулись и прилегли, а Вещун все переносил выбитые на скале царапины на бумагу.
Солнце пошло катиться на Запад, когда старик наконец сложил бумагу в свою суму, походил возле скалы, поцокал языком и, дергая слова от чувств, сказал, повернувшись к дремлющему казачьему эскорту:
— Мы и здесь были, паря! Поехали к вам в табор!
***
Обозники расположили повозки привычным куренем в полуверсте от уреза озерной воды. Поближе к деревьям. Там, среди низких дерев, стоял столп каменный в три человечьих роста. Вокруг него, на ветках берез, болтались разноцветные тряпочки. Многие уже выцвели. Видать, столп стоял давно, служил для обихода иноверцев. К нему и не приближались. Главное дело — недалече имелась вполне емкая лощина — хорошо туда на ночь пустить лошадей.
Распоряжался обустройством куреня Егер: орал, двум солдатам въехал по уху, одного окровавил вожжами. Но на него не шибко обижались — видели: переживает мужик. За барина переживает. Скоро закат светила, а того нет и нет. Да и сигнальных выстрелов не слыхали. Верно — говорит договор князь, договор про мир. Но про тот мир как сказать? Пока князя нет — и сказать нечего. А ну как придется идти приступом на аул и требовать князя? Посреди необычно яркой синевы неба, возле синего же озера да сочной зеленой травы красной крови бы — не надо.
Приехал в сопровождении забайкальцев шебутной Вещун. Спросил Егера про князя. Тот только махнул рукой на аул и пропустил в досаде речи полчугунка мелкой ругани.
— Лаяться перестань! — строго прикрикнул на Егера Вещун, чего никогда в пути не позволял. — Цел твой барин, и он нам скоро весть принесет добрую, да и я ему шепну весть не хуже.
Князь приехал к обозу задумчивый, даже тихий. Тихим же голосом велел Егеру собрать десятских старшин по обозу. Даже не приказал им — попросил:
— До сумерек надо бы отойти от озера в низину. Костров не палить, ужинать сухомяткой. Не кричать. Коней отогнать на ночную пастьбу при крепкой страже подалее — в другую лощину. Кто себя обнаружит нарушением, — закончил распоряжение князь, — лично и немедленно башку снесу.
Снова заворочались телеги, забегали солдаты, помогая возчикам. Но никто не орал. Все ощутили, что с приездом князя над ними повисла липкая и неясная тягость.
Ученый посланник, узнав, что придется оттянуться от озера, к которому он так стремился и коего достиг, попавши прямо в точку, где, по сказке русского купца, должно быть немалое сокровище, разом впал в ярость. Чего с ним отроду не бывало. Природа, что ли, в чужой стране так подействовала, то ли бессонные ночи? Обнажил шпагу и, расталкивая людей, кинулся на Артема Владимирыча. Рука со шпагой тряслась. Егер в два шага догнал иноземца, обхватил его сзади руками и лбом треснул ему по левой части затылка. Полоччио обмяк в руках добровольного выученика ката.
Видевший сию стычку Артем Владимирыч нашел глазами повара-франка и поразился: тот, отвернувшись, чистил песком тарелки. К чему бы таким упокоенным быть телохранителю авантюриста?
Егер сжалился над Полоччио и отволок к повозкам кузни. Корней Иваныч пару раз даванул своими железными пальцами левую руку иноземца, ощущая стук крови в жиле, потом полоснул по вене ученого посланника конским кастратным ножом.
Черная кровь Полоччио сначала медленно закапала из вены на ковальню, потом сикнула струйкой. Полоччио мигом вспотел, открыл побелевшие глаза, ему обнесло голову. Перевязывая порез белым платком ученого посланника, Корней Иваныч выдал вроде как намек:
— Кровь — не водица. Вода сама дырочку найдет, а крови — лучше помочь. Не выйдут кровя на свободу опричь организма, тогда порвут нутро и сгибнет человек. Надобно было тебе, вашество, лекаря с собой везти. А так — сгинешь в этих чертовых просторах, и останется
