харизматический руководитель крупнейшей в Израиле партии, изгнанный из нее в. последние годы жизни в результате болезненной, псевдоюридической процедуры, беспримерной в истории партий этой страны; прославленный военный руководитель, принесший Израилю немало славы среди народов, однако преисполненный при этом тревоги за судьбу и существование государства — тревоги, без которой невозможно понять ни его осторожной политики, ни словесной агрессивности бескомпромиссной риторики его публичных выступлений. За его сильной — и даже агрессивной — внешностью человека, вызывающего ассоциации типа «важно не то, что скажут народы, а то, что сделают евреи», скрывалась личность, которая была чувствительнее многих других к слабостям народа Израиля, к его проблематичному положению и к опасностям, угрожающим государству, которое никакая военная мощь не сможет защитить без помощи извне и без поддержки великих держав.

Лишь подробнейшая биография в состоянии полностью охарактеризовать эту сложную личность, вокруг которой велось гораздо больше споров в стане как противников, так и друзей, чем вокруг любого другого израильского лидера. Не случайно, что как при жизни Бен-Гуриона, так и после его смерти его друзья порой превращались во врагов, а враги — в друзей, да и поныне они продолжают спорить — нередко в кругах одного и того же лагеря. Но что касается его мысли — здесь в значительной мере наблюдается преемственность и столкновение с тем же рядом коренных проблем, которые, правда, меняют форму, но все же возникают перед еврейским народом вновь и вновь как до, так и после создания государства.

Вместе с этим следует заметить, что если кто-то попытается представить нам стройное исследование под названием «Социальная и политическая философия Давида Бен-Гуриона», то он потерпит неудачу: мы не найдем здесь теоретической системы, так как и его учение отражает сложную и постоянно меняющуюся динамику жизни. Но невозможно обсуждать и одну лишь государственную деятельность Бен-Гуриона, ибо этим мы низвели бы обсуждение до степени простой политической тактики. Итак, о Бен-Гурионе следует судить не по архитектонике его учения, а по выполненной им исторической задаче, выразившейся как в его мышлении, так и в политической деятельности. Тому, кто желает видеть как его величие, так и его слабости, достаточно вглядеться в облик государства Израиль, в формирование которого он внес больший вклад, чем кто-либо другой: достижения и неудачи государства — это в значительной мере проявление достижений и неудач самого Давида Бен-Гуриона.

Чтобы выделить теоретические основы сионистской мысли Бен-Гуриона, следует остановиться на двух принципах: во-первых, сионизм — это революция, бунт против еврейской традиции, во-вторых, чтобы осуществить эту революцию, недостаточно ее провозгласить, необходимо найти социальный фактор, призванный служить ее носителем и базой, и такой фактор Бен-Гурион находит в рабочем движении и поселенческой деятельности. К этому присоединяется постоянная необходимость в поддержке сионизма со стороны великих держав и прочих государств, и искать эту поддержку приходится в изменчивой обстановке дипломатической и стратегической действительности, проявляя максимальную гибкость и умение правильно распознать истинную расстановку действующих на этой арене сил.

Как мы видели выше, многие сионистские мыслители сознавали всю глубину скачка в ходе еврейской истории, вызванного сионизмом; но Бен-Гурион сознавал это особенно остро. В нескольких статьях, вошедших в сборник «От класса — к народу» (1933), где сосредоточена большая часть теоретического наследия Бен-Гуриона, этот мотив возникает неоднократно:

«Само воплощение сионизма — это не что иное, как осуществление глубоких исторических перемен, происходящих в жизни еврейского народа. Эти перемены заключаются не только в смене места действия — перемещении еврейских масс из стран диаспоры на землю обновляющейся родины, до и в изменении социально-экономической структуры: приобщении еврейских масс, оторванных от почвы, лишенных корней, бесплодных, льнущих к чуждому экономическому телу и теснящихся вокруг чужого стола, к трудовой, производительной жизни, к земле, к укоренению в первичных источниках существования: сельском хозяйстве, промышленности и ремеслах, к экономической самостоятельности».

Или другими словами:

«Сионизм по своей сути — движение революционное. Трудно представить себе более глубокую и основательную революцию, чем та, которую сионизм стремится произвести в жизни еврейского народа. Это не революция в области политического или экономического строя, а переворот в самих основах личной жизни сынов этого народа. Сама сионистская концепция жизни еврейского народа и еврейской истории революционна в своей основе — это бунт против многовековой традиции, традиции жизни в диаспоре и бесплодной, безвольной тоски по Искуплению. Вместо бесплодной и анемичной тоски — воля к воплощению, вместо оторванной от почвы жизни в изгнании — созидательные, творческие усилия на родной земле! Вместо народа, сидящего за чужим столом, вместо меньшинства, зависящего от милости большинства, — народ самостоятельный, властный над своей судьбой. Вместо ненормального существования людей, повисших между небом и землей, — независимое существование людей труда, пустивших корни в земле и производительном хозяйстве».

Главным в этой революции является, таким образом, не перемена географического порядка — иммиграция евреев в Эрец-Исраэль, — а изменения в социологической структуре их занятий. Сионистское движение, которое удовлетворилось бы созданием в Эрец-Исраэль еврейского населения, род занятий которого был бы тем же, что и у евреев Плонска, Бреста или Варшавы, было бы обречено на неудачу. Невозможно добиться политической независимости евреев, если ей не будет предшествовать самостоятельность экономическая, то есть еврейское общество, живущее плодами собственного труда, независимое от чужих рабочих рук и управляющее собственным хозяйством. Это можно выразить и следующим образом: если в стране возникнет общество, которое не будет самостоятельным в экономическом плане, завися от подачек извне и чужого труда у себя дома, — оно потеряет и политическую независимость. Материалистический элемент мышления Бен-Гуриона, как и движения Поалей-Цион в целом, постоянно возвращается к простому беспощадному анализу марксистского социализма: не может быть политической мощи без мощи экономической; политическая база базируется на экономике. Без хозяйства не возникнет и еврейское государство.

Отсюда — упорная борьба за «еврейский труд», вызвавшая немало недоразумений в отношениях рабочего движения с братскими социалистическими партиями за рубежом. Именно опыт Первой алии показал — при всем героизме ее поселенцев-первопроходцев, — что ожидает еврейское поселение, полагающееся на арабскую рабочую силу и охрану: так, может быть, можно создать класс еврейских помещиков на Ближнем Востоке, но никак не еврейскую нацию.

Бен-Гурион сознавал, что переход к трудовой жизни в Эрец-Исраэль несравненно труднее, чем сама иммиграция в страну. Отсюда — центральное положение рабочего класса в сионистском возрождении, согласно его концепции, и необходимость широкого, в географическом смысле, заселения всего Эрец-Исраэль, не ограничивающегося концентрацией в небольшом числе городских центров.

Для Бен-Гуриона, как и для поселенцев Второй и Третьей алии в целом, переход к трудовой жизни связан с переходом от типично городских занятий к сельскому хозяйству. В