Три центральных момента в мировоззрении раввина Кука касаются отношений между традиционно-религиозным мышлением и национальным сионистским движением:

а. Придание религией существенного центрального значения реальной, «земной» Стране Израиля;

б. Развитие диалектической концепции относительно связей между еврейской религией и практикой светского сионизма;

в. Придание универсального, космического значения делу еврейского возрождения в рамках религиозного мировоззрения.

Что касается первого пункта — нет, конечно, надобности вновь подчеркивать, сколь центральное и постоянное место занимала Страна Израиля в еврейском религиозном сознании; но при всей неколебимости веры в Искупление, связанное со Святой Землей, интерес к тому, что происходит в реальной, будничной стране, далеко не всегда был столь же сильным. В результате религиозные евреи могли ставить Иерусалим на первое место в своих молитвах и в то же время продолжать стремиться к укреплению своих экономических и социальных позиций в диаспоре: в сущности, они не видели коренного противоречия между пребыванием евреев в изгнании и глубокой верой в Искупление и возвращение к Сиону в «конце дней».

Раввин Кук решительно выступает против этой концепции. В его книге «Орот» («Светочи») Эрец-Исраэль — это не просто «внешнее достояние общины, средство для достижения общего единения и поддержания материального или даже духовного существования». Оторванность евреев от Эрец-Исраэль не является чем-то лишь побочным и второстепенным, позволяющим им, несмотря ни на что, жить в диаспоре жизнью, полной смысла. Согласно раввину Куку, сын Израиля может исполнять все заповеди, налагаемые на него в изгнании, и все же вследствие отрыва от Страны Израиля он не является подлинным, цельным евреем. Диаспора накладывает отрицательный отпечаток даже на те заповеди, которые, казалось бы, не связаны с Эрец-Исраэль, так что жизнь еврея за пределами своей страны ущербна и в конечном итоге лишена святости. Проявляя беспрецедентную резкость и радикализм, раввин Кук рассматривает необходимость возвращения к Сиону не как пожелание, которое сбудется в дни Искупления, а как немедленное. веление, обращенное к каждому сыну Израиля. Живущий в диаспоре пребывает в нечистоте, от которой не может очиститься, пока остается за пределами Эрец-Исраэль:

«Никто из сынов Израиля не может быть предан и верен своим мыслям, помыслам, идеям и представлениям за пределами Страны (Израиля) в той же мере, как в Эрец-Исраэль. Проявления святости любой степени чистоты в должной мере не в Стране Израиля, а за ее пределами смешаны со многим посторонним и внешним…

Облик Страны Израиля светел и ясен, чист и незапятнан, благоприятен для явления знаков Господних, для воплощения возвышенных, идеальных желаний и устремлений в превознесении Святости, способствует передаче пророчества и его знамений, прояснению Святого духа и блеска его. А облик страны чужой замутнен, смешан с тенями, примесями нечистоты и скверны, он не может вознестись к высотам Святости и не способен стать основой для излияния Божественного света, поднимающегося над всеми мирскими низостями и ограниченностью».

Ясно, что если бы такое религиозное мировоззрение было принято в теории и на практике всеми предыдущими поколениями, то жизнь евреев в изгнании развивалась бы иначе и не было бы места симбиозу религиозности и типичных черт галута. Развернутое здесь раввином Куком учение — это исключительная в своей революционности атака на еврейскую религиозную традицию примирения с изгнанием и приспособления к нему; и вместе с тем ясно, что эта атака, сама вышедшая из плавильной печи религиозного еврейства, могла — с интеллектуальной и социальной точек зрения — быть осуществлена лишь после того, как сионизм с его светскими основами развил и предложил новую альтернативу еврейского самосознания.

Народ, Тора и Страна Израиля едины, полагает раввин Кук; это сочетание неразрывно, и нельзя допускать такой разрыв в реальной жизни. Как показало реформистское движение, отрыв от Эрец-Исраэль влечет за собой также отрыв от корней иудаизма, и тот, кто отказывается от мечты о возвращении в Страну Израиля, отрывает себя и от сущности народа Израиля как нации, и от его смысла, заложенного в Торе, Галахе, то есть от религии Израиля. И, повторяем: все это дается не абстрактной Страной Израиля, не небесным Иерусалимом, существующим лишь в людском воображении, а страной реальной. Поэтому раввин Кук утверждает: «Подлинное восприятие идеи иудаизма в диаспоре придет лишь из глубины ее врастания в Землю Израиля; и из упований на Эрец-Исраэль всегда будет черпаться ее главное содержание. Ожидание спасения — это сила, поддерживающая еврейство в диаспоре, а еврейство Страны Израиля — это само Спасение». Кто хочет бороться с ассимиляцией и отдалением от религии в диаспоре, может сделать это только путем возвращения к иудаизму. «Самобытное еврейское творчество, в мысли и в жизненной практике, невозможно для еврея иначе как в Стране Израиля… Грехи, порождаемые диаспорой, замутняют Источник Существенного, и родник источает скверну…»

Предание собственно религиозного значения Стране Израиля и ее заселению позволяет раввину Куку отнестись по-революционному и к самой поселенческой деятельности сионизма, делу в значительной мере светскому. Вопрос отношения к светскому сионизму с его практическим воплощением в Эрец-Исраэль существовал, конечно, и до раввина Кука. Хотя ортодоксальные раввины старого ишува время от времени подвергали анафеме и отлучению новых поселенцев-пионеров — особенно в период Второй алии, отличавшейся своим революционным и антирелигиозным характером, — все же большая часть религиозной общественности была поставлена перед определенной дилеммой. Ведь в течение веков еврейская традиция поднимала на щит заселение Страны Израиля, но это оставалось лишь заученной заповедью и возвышенной мечтой; и вот теперь население Эрец-Исраэль растет и множится благодаря иммиграции этих нечестивцев, безбожников и революционеров, пренебрегающих любой заповедью — от малой до великой. Возможно даже, что в результате сионистской деятельности в Эрец-Исраэль возникнет независимое еврейское общество; как же должен отнестись к этому верующий еврей? Не доказывает ли это, что религиозная традиция не права? С другой стороны, как можно, говоря по правде, осуждать евреев, жертвующих удобствами жизни в диаспоре, чтобы укорениться на этой земле? Ирония — но, может быть, она угодна Господу? И какая, в сущности, разница, где ты желаешь построить социалистическое общество — в России, Польше или в Эрец-Исраэль?

Разрешить эту дилемму пришлось раввину Куку; и здесь острота его мысли позволяет ему подойти к вопросу со всей принципиальностью, а не путем пропагандистского компромисса, как это делали до него некоторые лидеры религиозного сионизма, занимавшиеся этой дилеммой и оставившие ее, в сущности, открытой. У Алкалаи и Калишера мы уже наблюдали начало диалектического подхода к конечному Искуплению, усматривающего возможность, что Избавлению религиозному будет предшествовать светское заселение страны. Мы видели, что Иехуда Хай Алкалаи — возможно, как отклик определенных противоречивых традиций, сохранившихся в сознании части испанского