что внутренности его завязались в смертельный узел.

Хайр аль-Ниса явно торжествовала, что обеспокоило меня.

— Я хотела сказать, что сделала все, что могла, дабы убедить его и его окружение сдержать убийц, — сказала Пери, — включая тех, что были посланы к вашим детям.

— Так ведь это Бог не дал нам такой судьбы, оттого ничего и не случилось, — ответил Мохаммад Ходабанде. — К чему сопротивляться подобному? День клонится к закату, и меня зовут мои книги. Оставляю вас вдвоем, чтоб договориться.

Во имя Всевышнего! Все было даже хуже, чем я опасался: он даже не задержался увериться, что жена все сделает правильно.

Улыбка Хайр аль-Нисы была ледяной.

— Да, в самом деле. Мы договоримся. Ты можешь начать с того, что поцелуешь мою стопу в знак преданности.

Требование было настолько оскорбительным для сефевидской царевны, что я едва сумел скрыть свое потрясение.

Пери встала, высоко подняв голову:

— Вы требуете, чтоб женщина царской крови целовала ногу девицы из деревни?

— Я требую, чтоб ты признала ту, кто теперь первая среди жен.

— Если бы вы знали свод дворцовых правил, поняли бы, что мое положение куда выше вашего.

Хайр аль-Ниса взмахнула рукой, словно отгоняя муху:

— Ненадолго.

— Спокойнее, Пери, — мягко сказал ее брат. — Ты должна всегда уважать мою жену.

— Я уважаю разумных людей! — гневно ответила Пери. — Если вы намерены играть в царствование, вы утратите не только двор, но и страну. Позвольте мне напомнить вам, что нам предстоит. На севере, востоке и юго-востоке люди угнетены и бунтуют. На северо-востоке и северо-западе нам угрожает вторжение оттоманов и узбеков. Нашу страну охватывают беды. Нашему народу грозят несчастья. Помните: без справедливости не будет ни процветания, ни государства. Вслушайтесь!

Мохаммад Ходабанде вздохнул:

— Мы поговорим о том, что делать, после коронации. Спасибо, сестра, что приехала навестить нас.

— Это мой долг, — ответила она, — равно как и говорить горькую правду, когда нужно.

Пухлые красивые губы Хайр аль-Нисы искривились, будто она съела что-то кислое, — этого выражения муж ее не мог видеть. Я был горд за Пери и сказанную ею правду, однако встревожен жесткими словами, что могли отразиться на ее будущем.

— Не переживай, Джавахир, — сказала она, когда мы вышли наружу и зашагали к нашей палатке. — Я найду способ ее приструнить. Она мне не ровня.

Пар ее дыхания клубился в холодном воздухе. Глаза ее, вместо того чтоб померкнуть от тревоги, сверкали, будто она предвкушала новую битву. Трудности всегда подстегивали ее сражаться отважнее, но было ли это самым лучшим выбором?

— Думаю, вам стоит посетить вашего брата отдельно, пасть перед ним и поклясться в верности, а потом доказывать ее каждый день, пока он не поверит вам всей душой.

— А если он все равно будет отрицать мое право управлять?

— Тогда примите судьбу, дарованную Богом.

Она расхохоталась:

— Джавахир, у тебя сердце совершенного слуги, а у меня — нет. Если такое случится, мы с дядей будем готовы взять все на себя.

— Взять на себя? Да если Мохаммад узнает, что вы задумываете, он точно вас уничтожит! Ни один шах не позволит мятежа в собственном дворце!

— Не обязательно. Когда он поймет нашу силу, он станет уступчивее, как с остаджлу.

— Это опасные намерения, — сказал я. — Почему бы не сговориться?

— Я стала презирать мир, — сказала она. — Мне почти тридцать, и мне никогда не позволяли править, даже притом, что я намного лучше разбираюсь в законах ислама, чем многие, знаю математику и физику, обычаи двора, правила стихосложения и искусство управления. Даже мой покойный отец — благослови Бог его душу — имел странности, приводившие к неверным решениям, к которым мне приходилось приспосабливаться. Теперь наконец вельможи признали, что я заслужила право царить, и я не позволю Мохаммаду или его жене испортить мои замыслы.

Я смотрел на нее в благоговении и ужасе, вспоминая сказанное Баламани в хаммаме. Я думал прежде о решении устранить Исмаила как о вынужденном, а оно обернулось поступком, воодушевившим Пери добиваться права царить. Глубоко в ней билось яростное сердце шахов.

— Подозреваю, что ты считаешь меня непримиримой, — сказала она, когда мы подходили к палатке, — но я заслужила право быть ею. Ты со мной, Джавахир?

Она не сводила с меня пристального взгляда, словно проникая в мои тайны.

— Я поклялся всегда оставаться верным слугой, — ответил я, но впервые за все время не был уверен в своей искренности.

Пока мы были в ставке, из дворца прибыли гонцы с письмами для царевны и для меня. Одно письмо было от моей двоюродной тетки. Оно было коротким и ранящим, словно раскаленный нож.

«Приветствия и мои молитвы, чтоб письмо нашло вас в здравии. Благодарю за присылку денег на содержание вашей сестры, хотя нам трудно справляться — не сказать, как она дорого обходится каждый день нашему скудному прибытку. Мы сожалеем, что из-за наших денежных затруднений не можем больше ожидать, когда вы сдержите свое обещание. Благодарение богу, мы нашли выход. Одному из наших соседей она очень приглянулась. Конечно, он старше, но он согласен взять ее без приданого. Поверьте нам: быстрое согласие лучше всего. Состоятельные мужчины редко выбирают бедных жен, и нам надо позаботиться об этом деле прежде, чем Джалиле выйдет из возраста. Мы представляем, как вас обрадует эта новость. Все, что нам нужно, — это ваше разрешение, и мы начнем ее выдавать. Если мы не получим от вас известий в ближайшее время, то будем считать, что вы согласны, и займемся этим».

Меня обжег стыдом сам слог письма. Еще горше мне было от письма, полученного через час.

«Салам, Джавахир-джан. Я заплатила писцу на базаре, чтоб написать вам втайне от других. Наша тетя только что показала меня человеку, желающему взять меня замуж. Он старик, у него всего четыре зуба, он уже пережил четырех жен, и его дети старше меня. Когда я увидела его впервые, он выбранил меня за то, что я подала ему не такой крепкий чай, как он любит, словно я об этом знала. Я думаю, что у него в уме перепутались все его покойные жены. Полагаю, что ему нужна не жена, а служанка. Я знаю, что я для вас просто еще одно бремя, но, прошу вас, сжальтесь надо мной. Спасите меня от его дряблых рук».

Сердце мое вспыхнуло. Что я за человек, если не могу спасти собственную сестру от жизни, которая отравит ее юность горем! Я тут же написал моей двоюродной тетке и пообещал как можно быстрее прислать денег, объясняя, что назначен на высокий пост и ко