Еще через три дня Нюська стала подниматься. Господин Стрепет прислал валяные сапожки – деревенские коты – и платье господского покроя, теплое, темного немаркого цвета. Конечно же, коты оказались велики, а платье и длинно, и широко. Обр пошел в девичью, попросить ниток и был крайне изумлен, когда чуть не все эти Тоськи, Туськи и Дуськи хором выразили желание пойти ушивать Нюськино платье.

Однако Нюська со всем справилась сама. Увидев, как она прибирается, сметает в кучку у печки щепочки и ниточки, Обр воспрянул духом. Похоже, дело действительно шло на поправку. Кормил он ее с особой жестокостью. Выцарапывал на поварне лучшие кусочки и заставлял съедать все, до крошки. Нюська, напуганная роскошью обстановки, попискивала, но слушалась.

Говоря по чести, Обру следовало бы уйти жить в людскую или еще куда, чтоб не смущать бедную дурочку. Но он просто боялся оставить ее без присмотра. Боялся снова вернуться и обнаружить, что ее нет.

Поэтому отворачивался, за дверь, когда надо, выходил, но спал тут же, за печкой, и без нужды старался никуда не отлучаться.

Нюська поправлялась медленно, ела плохо, ежилась, куксилась и все просилась на вольный воздух.

Когда декабрьские метели, трепавшие Гнилой Кут так, будто хотели снести его с лица земли, немного подустали и успокоились, Обр решился. Хорошенько закутал девчонку в заботливо присланную хозяином замка шубейку и повел на улицу. У самого выхода, как назло, нарвались на господина Рада.

– Хм, – сказал тот. – Значит, ты к этой ездил? А я думал – к другой. Другая-то повиднее будет.

– У всякого свой вкус, – строптиво пробурчал Хорт.

– Ну теперь, когда она у тебя под боком, можно и делом заняться. Ристалище нынче от снега очистили. Приходи, я тебе особый удар покажу. Прямой с перебросом.

– Угу, – кивнул Обр и поспешил увести Нюську. Ему не понравилось, как дрожит лежащая у него на локте ручка.

– Ты его не бойся, – сказал он, сводя девчонку по расчищенным ступеням, – он хороший мужик. Толковый. И ударчик тот я бы посмотрел. Да что с тобой?

– Я его раньше видела, – глядя на носки беленьких котов, мягко ступавших по заснеженному двору, сказала Нюська.

– В городе, что ли? Боишься, что следил он за мной? Так это по приказу. Господин Стрепет обо мне больно беспокоится. Будто я дите малое.

– Нет. Не в городе. Помнишь, на дороге под Городищем искали тебя?

– Ну.

– Это он мне твой портрет показывал.

– Не-е… С какого перепугу…

– Он! Я со страху хорошо запомнила. У него вот тут, на щеке, будто курица клюнула.

– Сама ты курица! Это его стрела клюнула. Зачем ему меня искать? И портрет откуда?

Нюська только вздохнула. Как всегда. Лучше бы спорила, что ли.

Гулять было, по правде говоря, негде. Двор не успели расчистить как следует. Везде лежали кучи уже нечистого, желтоватого снега. Обр повел Нюську на любимое место, на стену. Кругом было бело. Позади над крепостью – белые вершины, впереди – поля и пригорки, затопленные снегом. Лишь кое-где торчали тонкие ветки кустов да крестики – верхушки маленьких елок. Оберон вздохнул. Все умерло, все пропало, вся его жизнь как земля под снегом.

Хорошо хоть Нюська на стене разрумянилась, повеселела. Подняла на Обра серые глазищи. Аж сердце зашлось. Посмотрела внимательно и спросила:

– А когда мы уедем?

– Теперь уж до весны, – старательно сжимая в кулаке податливый снежок, отозвался Хорт. Снежок полетел в ворону, сидевшую на зубце стены шагах в десяти. Ворона с оскорбленным воплем унеслась прочь. Черная клякса на белом поле.

– А сейчас уехать нельзя?

Ох уж эта Нюська! Если что заберет в голову – колом не выбьешь.

– Сейчас нельзя, – терпеливо объяснил Обр, – если бы я еще один был… Ты же больная совсем.

– Я уже поправилась.

– Да чем тебе тут-то плохо? Тепло и сытно. Кормят, поят, привечают. Где еще нас даром кормить будут?

– Здесь нехорошо. Тошно, будто в паутине бьешься.

Оберон поежился.

– Это тебе от болезни кажется. Пойдем! Замерзла, должно быть.

На обратном пути пошли проведать Змея. Конь обрадовался, рвался на волю, даже Нюську обнюхал благосклонно. Ладно уж, невелика тяжесть. Лишь бы двигаться.

Желание его сбылось очень быстро. На ступеньках крыльца обнаружился господин Стрепет. Стоял, кутаясь в тяжелую белую шубу, задумчиво смотрел, как они пробираются по двору.

Нюська совсем засмущалась, спряталась за Обра. Хозяин замка приветливо улыбнулся.

– Мой друг, я, бесспорно, не хотел бы разлучать тебя с прелестной молодой женой, но дело не терпит отлагательства. Завтра мне необходимо доставить одно письмо. И доставить быстро, а дорога нынче не хороша. Твой конь подойдет как нельзя лучше.

– Можно, – нехотя сказал Хорт.

– Не говори «можно». Следует говорить: «Я к вашим услугам». Сегодня я приготовлю пакет, а завтра чуть свет отвезешь его в Сетунь-Скрепы. Передашь воеводе Отусу. И непременно дождись ответа. Это очень важно!

«И верно, что-то затевается, – вяло подумал Обр. – Опоздали они, зима-то уж стала. А зимой, всякий знает, воевать неудобно». Оставлять Нюську по-прежнему не хотелось, но деваться ему было некуда. Не годится кусать руку, которая тебя кормит.

– Не тревожься, – заметил проницательный господин Стрепет, – за твоей дамой я присмотрю! Кажется, вы рукодельница, милая? У меня хранятся великолепные образчики свейских вышивок. Так называемые Лебединые полотна. Согласно легенде, они были созданы на десятом году царствования Чарлониуса Шестого, когда…

Оберон подавил тяжкий вздох. Господина Стрепета понесло… Куда его могло занести и долго ли это продлится, никто предсказать не мог.

* * *

С утра пораньше, как только слегка посветлело, Обр тихонечко выбрался из комнаты, оставив спящую Нюську, забрал приготовленный в кабинете пакет, оседлал сытого Змея и с первыми лучами солнца, которые все равно не смогли прорваться сквозь плотные облака, поскакал по худо-бедно очищенной от снега дороге. Во владениях господина Стрепета за этим следили. Для того чтобы очистить путь, крестьянские лошади по очереди таскали туда-сюда тяжеленную штуковину под названием «снежный плуг».

Змей двигался почти бесшумно, будто по облакам. Пухлый снег забрал, впитал в себя, погасил все звуки.

Коротки дни в середине декабря. Коротки, облачны и туманны. Но Обр Змея не горячил. Не так уж далеки эти Сетунь-Скрепы. Дорога пробиралась густым сосняком все выше и выше. Деревенские поля лепились по неширокой речной долине.