На следующий же день министр внутренних дел Н. А. Щелоков поставил об этом в известность ЦК КПСС (38). Ответ за подписью заведующих Отделом культуры В. Шауро и Отделом административных органов Н. Савинкина последовал 10 мая 1973 г. В нем говорилось: «КГБ СССР считает прописку Солженицына в Москве нежелательной и просит решить вопрос об отказе ему в прописке. В соответствии с поручением данный вопрос рассмотрен в Отделах ЦК КПСС с участием Генерального прокурора СССР т. Руденко, министра внутренних дел СССР т. Щелокова и заместителя председателя Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР т. Чебрикова… Учитывая просьбу Комитета госбезопасности, условились, что органы милиции, не отказывая Солженицыну в прописке, вместе с тем пока не будут принимать окончательного решения. Имеется в виду, что по истечении некоторого времени МВД СССР и Комитет госбезопасности возвратятся к рассмотрению этого вопроса» (39).

8 результате, как позднее утверждал Александр Исаевич, он стал бездомным (40): в Рязани в одной квартире со своей бывшей женой он жить не мог, а жить в Москве на квартире своей новой жены без прописки не имел права.

Лето 73-го

9 апреля 1973 г. А. И. Солженицын направил И. Н. Томашевской в Крым письмо: «Мы — писал он, — увидимся с Вами теперь только в декабре, но уже обязательно. А вслед за тем я, очевидно, приеду в Ленинград» (1). Однако увидеться с И. Н. Томашевской ему не довелось, так как осенью 1973 г. она умерла, а он появился в Ленинграде только через четверть века. Жизнь внесла в его планы свои коррективы.

Весной 1973 г. Александр Исаевич покинул Жуковку и снял дачу в подмосковном поселке Фирсановка (2), переезд на которую был завершен 25 мая (3). Оттуда изредка он наезжал в Борзовку (4).

Бракоразводная история, тянувшаяся полтора года и, несомненно, отвлекавшая от дел, была позади. Казалось бы, теперь можно было полностью сосредоточиться на романе.

Однако Александр Исаевич не был настроен на творческий лад. В начале августа он посетил Переделкино и здесь поведал Люше о своем, как он пишет, «плане атаки», которая должна была начаться крупным интервью зарубежным журналистам с критикой существующей власти (5).

Не позднее 9 августа из Переделкино А. И. Солженицын отправился в Борзовку. «В августе…, — вспоминала Н. А. Решетовская, — Александр Исаевич жил в «Борзовке» больше недели. Покидая «Борзовку», он оставил мне письмо… Писал, что целую неделю шли небывалые дожди… в лесу было много грибов, так что он ел их ежедневно» (6). Первоначально здесь А. И. Солженицын собирался провести «половину» лета, «лишь половину, ибо теперь делил его по времени со своей бывшей женой» (7). Но приехав сюда уже с готовым решением о переходе в открытое наступление, он здесь не задержался.

И, хотя Александр Исаевич пишет, что в эти летние дни 1973 г. он жадно «впивался» в работу, конкретного представления о том, чем именно он занимался, мы не имеем. Можно было бы предполагать, что одним из его занятий была работа над «Октябрем 16-го». Но на этот счет в нашем распоряжении имеются противоречивые свидетельства.

«На Второй узел, — читаем мы в «Теленке», — мне не хватило совсем немного — месяца четыре, до конца 1973 г. Но их — не давали мне. Только срочно продублировать на фотопленку что есть, чтоб это-то не погибло в катастрофе. Тем более мерк Третий узел, так манивший к себе, в революционное полыханье. Сламывались все мои искусственные сроки, ничто не оставалось ясным, кроме: надо выступать» (8). Получается, что летом 1973 г. работа над «Октябрем» была приостановлена.

А вот что А. И. Солженицын пишет в «Зернышке»: «У «Октября» была особая, сложная судьба. Я усиленно писал его в 1971-72, еще под Москвой у Ростроповича. Потом накальная советская жизнь — оторвала, покинула надолго» (9). Если исходить из этих слов, следует признать, что в 1973 г. Александра Исаевич вообще не занимался романом.

Не совсем ясно и то, на какой стадии остановилась работа над этим Узлом. В одном случае А. И. Солженицын утверждал, что «за 1972–1973 уже весь Узел был написан». В другом случае он пишет, что для завершения работы над ним ему «не хватило совсем немного — месяца четыре, до конца 1973 г.». А вот его же слова из письма Г. П. Вишневской и М. Л. Ростроповичу: «…у Вас, — отмечал он, имея в виду свое пребывание в Жуковке, — я написал больше половины «Августа» да и значительную часть «Октября» (10). Следовательно, к маю 1973 г. когда писатель покинул дачу М. Л. Ростроповича, «Октябрь» был написан менее чем наполовину.

Свернув работу над эпопеей, Александр Исаевич решил обратиться к руководителям советского государства с предложением радикально изменить как внешнюю, так и внутреннюю политику. Так, по его словам, за «два дня в начале августа» на свет появился первый вариант его «Письма вождям Советского Союза» (11).

В «Теленке» А. И. Солженицын трогательно описывает, как он прощался со своей дачей. «В середине августа, уезжая в бой, я обходил все места вокруг и каждую пять участка, прощался с Рождеством навсегда. Не скрою: плакал…» (12).

Именно в это время Наталья Алексеевна в Рязани была приглашена на встречу с приехавшим из Москвы сотрудником КГБ, которого, по свидетельству Н. А. Решетовской, интересовал только один вопрос — имеется ли у нее дома текст «Архипелага». Дав, по ее словам, отрицательный ответ на этот вопрос, она отправилась в Борзовку, где на 18 августа у нее была назначена встреча с бывшим мужем (13), но, когда она приехала туда, то обнаружила только его письмо от 16 августа («Натуся, обстоятельства требуют моего отъезда сегодня») и заявление в кооператив с просьбой переписать дачу на Наталью Алексеевну («проводи его не откладывая») (14).

Если бы решение о необходимости выступить «на бой» Александр Исаевич принимал сам, ему ничего не стоило дождаться своей бывшей жены. Если же он не сделал этого, значит, боевой сигнал был дан кем-то другим. Из Борзовки Александр Исаевич направился в Фирсановку, где проводила лето его новая семья. По пути он сделал остановку в Москве.

«Это было — августа 19-го или 20-го, — вспоминает А. И. Солженицын, — я пришел к Стигу на свидание с планом целой серии ударов задуманной контратаки. Я так понимал, что это — последнее и высшее, что мне дадут сделать и я предлагал теперь Стигу выйти из его тайной роли…, самому открыто брать у меня интервью… он в полутьме, под вечерним деревом чуть подумал — и отказался… на интервью… прислал Фрэнка Крепо… и по моему настоянию корреспондента из “Монд”… (Я еще очень не разбирался тогда в оглядчивости и