Из числа тех, с кем еще встречался здесь Александр Исаевич, нам известен только Е. Г. Эткинд, которому он привез «два экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ» (9)

Из Ленинграда Александр Исаевич вернулся в Жуковку, пытался писать «Октябрь», но работа шла очень плохо, поэтому периодически он бросал ее и уезжал в Борзовку. «На даче, — пишет Н. А. Решетовская, — мы живем попеременно, но больше я» (10).

Решив, что главная причина неработоспособности — отсутствие на даче М. Л. Ростроповича привычного самутинского дубового письменного стола, за которым он трудился в Борзовке, Александр Исаевич задумал перевести его в Жуковку. Помочь ему согласился его новый знакомый публицист Владимир Николаевич Осипов (11).

В. Н. Осипов был не простым публицистом. К этому времени он уже провел несколько лет в заключении, а с января 1971 г. выпускал упоминавшийся самиздатовский журнал «Вече», который одним из первых в диссидентском движении поднял знамя борьбы с советской системой под знаменем русского национализма (12). По имеющимся сведениям, В. Н. Осипов и А. И. Солженицын познакомились через С. А. Мельникову, о которой известно, что она была учителем физики и входила в окружение художника Ильи Глазунова (13).

Между тем и самутинский дубовый стол не принес вдохновения. «Я, — пишет Александр Исаевич, — тем летом был лишен своего Рождества, впервые за много лет мне плохо писалось, я нервничал — и среди лета, как мне нельзя, решился ехать на юг, по местам детства, собирать материалы» (14). О своем решении он сообщил Н. А. Решетовской 31 июля: «При следующей встрече, в конце июля, — вспоминала Наталья Алексеевна, — Саня сказал мне, что решил не ждать осени, а теперь же, в августе, ехать на юг. Сказал, что без «Борзовки» творчество не идет, а потому и уезжает раньше, чем думал» (15).

По свидетельству Натальи Алексеевны, уехал Александр Исаевич 7 августа. Снова встретиться они договорились через две недели. 13-го Н. А. Решетовская приехала в Борзовку и узнала, что в ее отсутствие на их даче был задержан вор. Сменив замок, она отправилась в милицию, где ей сообщили, что в их доме была устроена засада и в нее попал грабитель. Из этого же разговора стало известно, что Александр Исаевич заболел и уже вернулся из поездки (16). Можно было бы ожидать, что в тот же день Наталья Алексеевна позвонит в Жуковку, но она сделала это только в понедельник 16-го и только на следующий день отправилась туда. «Мой муж, — вспоминала Н. А. Решетовская, — вошел на кухню, двумя руками опираясь на палку — от боли, наверное, но скорей для того, чтобы не поцеловать мне руки, как это было заведено в то лето. На нем был накинут плащ (был полуодет из-за ожогов). Показался мне постаревшим. Лицо его было очень хмурым» (17).

От мужа Наталья Алексеевна узнала, что в дороге он перенес «тепловой удар», в результате чего у него на теле появились «волдыри» и даже «самые настоящие ожоги», и что сейчас его лечат «врачи из онкодиспансера, сравнительно недалеко от Жуковки» (18).

Касаясь этого эпизода в «Теленке», А. И. Солженицын буквально скороговоркой отмечает: «…меня опалило в дороге, и я с ожогом вернулся от Тихорецкой, не доехав едва-едва» (19). Где, когда, как и при каких обстоятельствах его «опалило»? Что получил он в результате этого: «ожог», как пишет он сам, или «ожоги», как утверждает Н. А. Решетовская? Какая часть тела и насколько сильно была «обожжена»? Эти вопросы остаются без ответа.

Известно лишь, что 8 августа на автомашине вместе с А. А. Угримовым он был в Новочеркасске, 11-го из Тихорецкой поездом отправился в обратный путь (20) и в 5.00 следующего дня был в Москве на Курском вокзале, где его встречали Е. Ф. Светлова и его новый знакомый Александр Моисеевич Горлов (21). С Курского вокзала А. М. Горлов отвез А. И. Солженицына в Жуковку, а затем по его просьбе поехал в Борзовку за автомобильной деталью, необходимой для ремонта автомашины, которая то ли испортилась, то ли была повреждена в дороге (22).

На даче А. М. Горлов обнаружил незнакомых ему людей, которые сначала избили его, а затем доставили в милицию. Позднее ему объяснили, что это была засада, которая якобы ожидала грабителей (23). Узнав о случившемся, Александр Исаевич сразу же отправил письмо на имя Ю. В. Андропова, обвинив в произошедшем КГБ (24). КГБ пришлось давать объяснения, из которых выяснилось, что в Борзовке А. М. Горлов действительно столкнулся не с работниками милиции, а с сотрудниками КГБ (25). Что они там делали, можно только предполагать.

Касаясь этого эпизода, А. И. Солженицын напишет позднее: «…три месяца пролежал я пластом» (26). В действительности болезнь продолжалась не три месяца, а полтора, и Александр Исаевич вставал уже в первые дни болезни.

Как явствует из дневника врача Николая Алексеевича Жукова, 24 сентября 1971 г. он нанес А. И. Солженицыну последний визит и констатировал, что тот окончательно поправился (27).

Страсти вокруг Нобелевской премии

«После долгой болезни, — пишет А. И. Солженицын, — я только вошел в работу над «Октябрем 16-го», оказалось — море, двойной узел, если не тройной: за то, что я «сэкономил», пропустил 1915 год, несомненно нужный, и за то, что в Первом Узле обошел всю политическую и духовную историю России с начала века, — теперь все это сгрудилось, распирает, давит. Только бы работать, так нет, опять зашумела нобелиана, как будто мне с медалью и дипломом на руках будет легче выстаивать против ГБ. Раз так — надо Узел бросать, оживлять и переделывать лекцию, а напишешь — с нею выступать» (1).

Точную дату возвращения А. И. Солженицына к проблеме Нобелевской премии установить пока не удалось. Можно лишь отметить, что тем катализатором, который заставил Шведскую академию снова вспомнить о нем, стали воспоминания Пера Хегге, опубликованные в сентябре 1971 г. В них он обвинил шведское посольство в Москве в том, что в 1970 г. оно вместе с советским правительством сорвало вручение А. И. Солженицыну диплома лауреата Нобелевской премии, так как это, оказывается, можно было сделать в Москве (2).

Разразился скандал. 7 октября Шведская академия и Нобелевский фонд вынуждены были выступить с сообщением для прессы, в котором попытались возложить ответственность за все на самого лауреата (3). 22 октября, когда это сообщение стало известно ему (4), А. И. Солженицын обратился к обеим организациям с письмом, в котором заявил:

«И в нынешнем году, как и в прошлом, я готов получить нобелевские знаки в Москве, но разумеется, не конфиденциально» (5).

22 ноября секретарь Шведской академии Карл Рагнар Гиров направил А. И. Солженицыну ответ, в котором говорилось, что диплом лауреата может быть ему вручен как в посольстве, так и в другом удобном для