Действительность, знаменовавшая наступление Нового времени, требовала своего осмысления. Вновь возникшие литературные течения в разных странах приобрели свою форму. В историю они вошли под общим наименованием романтизма. Представителями романтического направления были Шатобриан и Гюго во Франции, Байрон и Вальтер Скотт в Англии, Мицкевич в Польше, Жуковский в России.

Пушкин был воспитан на французской литературе. Он высоко ценил язык и литературу Франции. В 1825 г. он писал Вяземскому: «Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас ещё в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского – ясного точного языка прозы – т. е. языка мыслей»1207. Пушкин знал французский язык в совершенстве и в полной мере использовал свои познания, создавая новый литературный русский язык.

Английский язык Пушкин выучил самостоятельно к тридцати годам. Знакомство с творениями Байрона и Шекспира составили эпоху в его жизни. Ранние поэмы Байрона Гяур и Чайлд Гарольд произвели на поэта ошеломляющее впечатление. «От Байрона, – признавался позднее Пушкин, – я с ума сходил»1208. Поэмы Пушкина «Кавказский пленник» и «Цыганы» с полным основанием называют байроническими. Однако последующие поэмы английского гения разочаровали молодого Пушкина. У него сложилось впечатление, что демонический пламенный гений, потрясший мир поэмой о Чайлд Гарольде, умолк, превратившись в высокий, но всё же человеческий талант.

Преодоление влияния Байрона было необходимым этапом в творчестве Пушкина. Он искал и нашёл свой путь, свидетельством чему был роман в стихах «Евгений Онегин».

Известие о смерти Байрона побудило поэта изложить свой взгляд на творчество, взлёт и падение английского поэта. «Гений Байрона, – писал Пушкин в 1824 г., – [ослаб <?>] бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и Каина, он уже не тот пламенный демон, который создал Гяура и Чильд Гарольда. …Его поэзия видимо изменялась… Постепенности в нём не было, он вдруг созрел и возмужал – пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились – после 4-й песни Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим талантом»1209.

Давно замечены черты разительного сходства в жизни и творчестве Байрона и Пушкина. Применимы ли наблюдения Пушкина к его собственной жизни? Не претерпело ли его творчество такой же метаморфозы, как и творчество английского поэта?

Беседуя с Егором Розеном, Пушкин дал совет не пренебрегать минутами лирического вдохновения, пока он молод: «Помните… что только до тридцати пяти лет можно быть истинно лирическим поэтом, а драмы можно писать до семидесяти и далее!»1210 Эти слова можно было бы обойти вниманием, если бы не одно обстоятельство. Они были произнесены, когда Пушкину было за тридцать. Признание было многозначительным.

В тридцать четыре года, беседуя с Александрой Апехтиной-Фукс, он сказал: «О, эта проза и стихи! Как жалки те поэты, которые начинают писать прозой, признаюсь, ежели бы я не был вынужден обстоятельствами, я бы для прозы не обмакнул пера в чернила»1211.

Однажды Ксенофонт Полевой процитировал в присутствии Пушкина строфу из «Евгениея Онегина»:

Ужель мне точно тридцать лет?

Поэт с живостью возразил ему: «Нет, нет! У меня сказано: „Ужель мне скоро тридцать лет?“ Я жду этого рокового термина, а теперь ещё не прощаюсь с юностью». Пушкин сказал это, отметил Полевой, за несколько месяцев до своего тридцатилетия1212. Тридцатипятилетие было психологически ещё более трудным рубежом.

Друзья-стихотворцы, разбиравшие рукописи Пушкина после его гибели, не скрывали изумления перед совершенством найденных ими стихов. Баратынский писал жене об этих стихах: «Есть красоты удивительной, вовсе новых и духом и формою. Все последние пьесы его отличаются, чем бы ты думала? – Силою и глубиною! Он только что созревал»1213. Большинство из этих неопубликованных шедевров были написаны поэтом до того, как он отпраздновал своё тридцатипятилетие.

В самые последние годы жизни Пушкин тщетно ждал наступления своей новой болдинской осени. Вдохновение посещало его реже. Стихи не шли с пера. Но среди них встречались шедевры, не уступавшие лучшим лирическим стихам. Достаточно вспомнить посвящение к 25 годовщине Лицея, написанное за несколько месяцев до гибели.

Всему пора: уж двадцать пятый раз

Мы празднуем Лицея день заветный.

Прошли года чредою незаметной,

И как они переменили нас!

Великой заслугой романтического направления было обращение к творчеству Шекспира. Романтики призывали возродить шекспировскую традицию. Их призывы были услышаны в разных концах Европы. Преодолев увлечения юности, Пушкин в июле 1825 г. писал: «…до чего изумителен Шекспир! Не могу притти в себя. Как мелок по сравнению с ним Байрон-трагик. Байрон, который создал всего-навсего один характер»1214. Пушкин неоднократно отмечал, сколь плодотворным было для него обращение к шекспировской традиции. «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии» стали величайшим достижением не только русской, но и мировой литературы.

На вновь обретённом пути Пушкина ждали не только великие достижения, но и неудачи. В 1833 г. он написал поэму «Анджело» по пьесе Шекспира «Мера за меру». Поначалу поэт предполагал ограничиться переводом сочинения великого английского драматурга. Но затем стал работать над пересказом: изменил сюжет, перенёс действие в Италию, отбросил второстепенные подробности.

Шекспиру случалось переделывать посредственные пьесы, не им написанные, в результате чего на свет появлялись мировые шедевры. Пушкин также неоднократно заимствовал сюжеты и мысли у предшественников и творил сочинения, отмеченные печатью гения1215. В случае с переделкой пьесы Шекспира чуда не произошло. Шекспировские идеи и образы не получили новой жизни.

Публика встретила поэму «Анджело» холодно. «По моему искреннему убеждению, – писал автор одного из обзоров, – „Анджело“ есть самое плохое произведение Пушкина»1216.

Нащокин вспоминал, будто поэт жаловался в таких выражениях: «Наши критики не обратили внимания на эту пиесу, и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучше я не написал»1217. Это высказывание внушает сомнение. Возможно, Нащокин не совсем точно воспроизвёл смысл беседы с поэтом. Достаточно вспомнить слова Пушкина: «…русский язык, столь гибкий и мощный… неспособен к переводу подстрочному, к переложению слово в слово»1218, – слова, свидетельствующие о том, что Пушкин не предавался иллюзиям по поводу сочинений, подобных пересказу шекспировской драмы. Поэма «Анджело», законченная одновременно с «Медным всадником», заняла весьма скромное место в его литературном наследии.

Пушкин проявлял большой интерес к романам Вальтера Скотта, которыми зачитывалась образованная публика по всей Европе. Современники считали, что Скотт, создав форму исторического романа, возродил шекспировскую традицию. Белинский писал по этому поводу: «В начале XIX в. явился новый гений, проникнутый его духом, который докончил соединение искусства с жизнию,