почти машинально не открыл блестящую пепельницу позади сиденья водителя; в ней не было ни окурков, ни следов табачного пепла — ничего, кроме обрывка зеленого билета, и Майкл принялся пристально разглядывать его, пытаясь разобрать стертые буквы. «Kino Elektra». Кинотеатр «Электра». Он запихнул обрывок обратно и закрыл крышку пепельницы. Затем он опустил перегородку, отделявшую его от Вильгельма.

— Куда мы едем?

— У нас есть два адреса, сэр. Сначала нужно нанести визит художнику.

— А потом?

— То место, где вы остановитесь до своего отъезда из Берлина.

— А как же леди? Она составит нам компанию?

— Может быть, — ответил Вильгельм, и на этом разговор закончился.

Майкл снова поднял перегородку. Он взглянул на Мышонка, который был занят тем, что пытался растянуть тугой воротничок рубашки, подсунув под него указательный палец. Прошлой ночью им пришлось ночевать в одной комнате, и Майкл слышал, как плакал Мышонок. Он выбрался из кровати и долго стоял в темноте у окна. Майкл слышал, как позвякивал Железный крест, который Мышонок беспрестанно перекладывал из руки в руку. Некоторое время спустя Мышонок тяжело вздохнул, утер нос рукавом пижамы и вновь забрался в постель. Металлического позвякивания Железного креста больше не было слышно: Мышонок так и заснул, крепко зажав медаль в кулаке. Душевный кризис миновал. По крайней мере, на какое-то время.

Вильгельм оказался опытным водителем, и это было как нельзя кстати, потому что улицы Берлина в эти дни были забиты повозками, запряженными лошадьми, военными грузовиками, танками и трамваями, не говоря уже о том, что в некоторых местах прямо на мостовой тлели груды обломков. Они ехали туда, где жил Тео фон Франкевитц. Капли дождя бились в ветровое стекло, Майкл мысленно подводил итог тому, что ему удалось узнать из подготовленного Эхо досье.

О Джереке Блоке он не почерпнул для себя ничего нового; это был ярый приверженец Гитлера и поборник нацистской партии, чья деятельность с того времени, как он оставил службу начальника концентрационного лагеря Фалькенхаузен, была окутана завесой тайны. Доктор Густав Хильдебранд, отец которого стоял у истоков создания химического оружия в Германии, в настоящее время проживал в предместье Бонна, там же находились и «Заводы Хильдебранда». Но вот что интересно: Хильдебранд обосновался и в Норвегии, устроив себе вторую резиденцию вместе с лабораторией на острове Скарпа, расположенном примерно в тридцати милях к югу от Бергена. На обыкновенный летний домик это мало походило — очень уж далеко от Бонна, да и как место для зимнего уединения не годилось… Зимы в тех краях затяжные и суровые. И все же для чего Хильдебранд выбрал себе для работы столь уединенное место? При желании он наверняка мог бы подобрать для своей резиденции более привлекательное расположение. Этой проблеме стоило уделить особое внимание.

Вильгельм медленно ехал вдоль парка Виктории, а за окном хлестал дождь, и потоки его шумели в ветвях распускающихся деревьев. Это был район, как две капли воды похожий на другие, с привычными, тянущимися вдоль улиц рядами домов, маленькими магазинчиками и узкими тротуарами, по которым спешили по своим делам пешеходы под раскрытыми зонтами.

Майкл снова опустил перегородку.

— Нас ждут?

— Нет, сэр. Герр фон Франкевитц вчера в полночь был у себя, так что сейчас мы узнаем, дома ли он.

Вильгельм сбавил скорость. «Ждет знака», — подумал Майкл. Посмотрев в окно, он увидел, как в витрине цветочного магазина женщина обрезает розы, и еще какой-то мужчина стоит в дверях, пытаясь раскрыть никак не поддающийся зонт. Цветочница собрала розы, поставила их в большую стеклянную вазу и оставила ее в витрине, а мужчина наконец раскрыл свой зонт и ушел.

— Герр Франкевитц у себя, сэр, — сказал Вильгельм. — Он живет в этом доме. — Шофер указал на постройку из серого кирпича по правую сторону улицы. — Квартира пять на втором этаже. — «Мерседес» остановился. — Я объеду квартал. Удачи, сэр.

Майкл вышел из машины и, чтобы хоть как-то уберечься от дождя, поднял воротник пальто. Мышонок тоже хотел было вылезти из машины, но Вильгельм схватил его за руку.

— Барон пойдет один, — многозначительно сказал он.

Мышонок принялся было вырываться, но Майкл, наклонившись к окну, строго приказал ему:

— Оставайся в машине. Так надо.

Ступив на тротуар, он направился к дому, указанному Вильгельмом. «Мерседес» тронулся с места.

Стоило Майклу переступить порог, как в ноздри ему ударил резкий, застоявшийся запах холодной, могильной сырости. На стенах лестницы были начертаны нацистские лозунги и воззвания. Майкл заметил, как что-то прошмыгнуло в темноте возле самых его ног. Наверное, кошка или большая крыса. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он разыскал дверь с потускневшей табличкой «5».

Он постучал. Откуда-то из глубины коридора доносился плач грудного ребенка. Слышались перебивающие друг друга голоса — мужской и женский, они ссорились. Он снова постучал, вспомнив о небольшом пистолете в специальном кармане жилета: тоже подарок хозяев, в доме которых он провел сегодняшнюю ночь. Никто не отозвался. И тогда он снова занес кулак, чтобы постучать в третий раз, начиная подумывать: а не было ли чисто случайным совпадением то, что Вильгельм принял за условный сигнал?

— Уходите, — послышался голос из-за двери. — У меня нет денег.

Человек за дверью говорил устало, с придыханием. По всей видимости, он страдал одышкой.

— Герр фон Франкевитц? — спросил Майкл. — Мне нужно поговорить с вами.

В ответ — молчание. А затем:

— Я не могу говорить с вами. Уходите.

— Это очень важно.

— Я уже сказал вам, что у меня нет денег. Пожалуйста… Оставьте меня в покое. Я больной человек.

Майкл услышал, как шаркающие шаги начали удаляться от двери. И