Шрифт:
Закладка:
Попавшуюся на пути охрану — пару молодых парней, выставленных очевидно для оцепления этой части этажа, сняли быстро и почти бесшумно. Это практически не вызвало никакой задержки. Савельев, скользнув равнодушным взглядом по телам охранников, кивнул головой, приказывая продолжать путь дальше.
Отсек, где Кир утром оставил Нику с Марком, был заперт изнутри.
Командир разведотряда молча расставил своих солдат по местам, быстро окинул всех взглядом и сделал знак рукой.
Выбитая дверь с грохотом упала на пол, и группа захвата, ввалившаяся сквозь образовавшийся проём, быстро рассредоточилась по комнатам. Короткие переклички, звук открываемых дверей, снова переклички.
«Да где же они? Ну где?» — думал с тревогой Кир, вертя головой по сторонам, пытаясь углядеть хоть что-нибудь в полумраке. Лучи фонариков, мечущихся по стенам, только мешали.
— Ника! — не выдержав, закричал Савельев. — Ника!
— Павел Григорьевич, тут они.
— Ника!
Полоснувший по глазам луч на миг ослепил Кира, он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел её. Его затопила волна радости и облегчения, словно с плеч сняли тяжёлую неподъёмную ношу. Она подбежала к отцу, маленькая, хрупкая, с растрёпанными рыжими кудрями, уткнулась с разбега в его широкую грудь.
— Папа! Папочка! Ты пришёл!
— Рыжик. Рыжик мой. Ты цела? Цела?
Савельев руками слепо ощупывал плечи, руки, худенькую спину дочери, а она только мотала головой, уже не сдерживая рыданий.
— Рыжик, — всё повторял он. — Рыжик мой любимый, рыжик мой…
Глава 25
Глава 25. Кир
— Папа! — Ника отстранилась от отца, подняла на него заплаканное, но счастливое лицо. — Папа, а тех людей с запертого этажа уже освободили?
— Каких людей, рыжик?
— С карантина. Кирилл, ты что ему ничего не сказал?
Она повернулась к Киру. Тот чуть отступил к стене, в тень, стараясь, чтобы случайный луч от фонарика не попал на него. Ему почему-то не хотелось, чтобы Ника видела его разбитое лицо. Марк Шостак, стоявший по другую сторону от них, уже успел разглядеть, как Кира отделали, и судя по его вытянутому лицу выглядел Кир впечатляюще.
— С карантина? Рыжик, я не имею никакого отношения к медикам, ты же знаешь, — Савельев ласково заправил рыжую прядку дочери за ухо. — Через положенный срок, после всех осмотров и анализов, людей выпустят. Я не помню точно порядок протокола для карантинов, но как-то так. А Кирилла, раз он сбежал, что ж… по головке его, конечно, не погладят, но мы посмотрим, что можно для него сделать…
— Папа, ты что?
Лицо Ники скривилось в гримасе ужаса и отвращения.
— Как ты можешь? Как?
Павел Григорьевич, недоумевая, смотрел на дочь.
— Кир, ты правда ему ничего не сказал?
Кир чуть повёл плечом.
— Тогда скажи! Говори прямо сейчас!
— Ника, да что такое? Я не понимаю, — Савельев переводил взгляд с дочери на Кира и обратно.
— Это я тебя не понимаю, — Ника покачала головой. — Я думала, ты другой. Справедливый. А ты! Тебе вообще никого что ли не жалко? Анна правильно говорила про тебя…
— Рыжик…
— Эти запертые люди на карантине пусть умирают, в Анниной больнице люди пусть умирают…
Ника отвернулась и снова заплакала. Павел Григорьевич попытался обнять её, но она оттолкнула его руку.
— Не трогай меня.
— Ника, давай обо всем спокойно поговорим дома, хорошо?
— Никуда я не пойду, пока ты людей не выпустишь. Там дети. Там у Кира родители… Ты сам всех запер, а теперь…
— Да что, чёрт возьми, происходит! — вспылил Савельев. — Кого я запер? Какой к чертям собачим карантин? Ну!
Он обернулся к Киру.
— Рассказывай!
— Ну, вы нас заперли на закрытом этаже… то есть по вашему приказу заперли всех контактирующих, так Егор Саныч сказал…
— Какой к чёрту Егор Саныч?
— В-в-врач наш, с этажа. Он сказал… — Кир запнулся, наткнувшись на искажённое гневом лицо Савельева.
— У тебя, парень, после встряски мозги совсем отшибло что ли?
— Давайте, Павел Григорьевич, мы ему ещё разок приложим, может, вправим, — засмеялся кто-то из парней разведотряда.
— Да вы что!
Ника бросилась к Киру, почти силком вытолкнула его на свет, уставилась в его лицо. Застыла на мгновенье, а потом протянула руку и дрожащими пальцами медленно провела по щеке, по разбитой губе.
— Кир…
— Да всё нормально, Ник, — он сморщился, попытался отвернуться. — Всё хорошо. И ничуточки не больно.
— Герой, — процедил Савельев. — Не больно ему… Вот что…
Он подошёл к Киру и Нике.
— Есть здесь, где присесть? Пошли. И всё мне расскажете. Про ваш… карантин.
* * *
Кравец лихорадочно соображал. Парень, о котором говорил Поляков, этот Кирилл Шорохов, тоже был из группы, отправленной на закрытый этаж. Он проверил два раза по спискам: ошибки никакой не было. Кирилл Шорохов, теплицы, шестой уровень.
— Вот же ж! — с губ сорвалось длинное ругательство.
Значит, парень какими-то путями добрался до верха. И более того, он знает Нику Савельеву, знает, где она. Это было невероятно. Совпадение или случайность из разряда фантастических, немыслимых, тех, что нельзя просчитать или спрогнозировать. Тут разве что, если повезёт, но Кравцу сегодня не везло.
Он выскочил в коридор, даже не дослушав до конца рассказ Полякова, и не успел — мальчишка уже уходил и не один, а в компании Веры Ледовской. Кравец едва удержался, чтобы не взвыть.
Куда Ледовская повела пацана? К Савельеву? К своему деду? Хотя это было примерно одно и то же, и парень в итоге попадёт туда, куда так стремился, если только ребята Ледовского не уделают его раньше времени — Кравец знал, как работают в этих кругах. Но главный вопрос, который его занимал сейчас, был не в этом. Главный вопрос — что делать ему, Антону? Предупредить Бориса? Ускорить выполнение приказа о ликвидации запертых на карантине? Что?
Кравец опустился на стул.
— Мне можно идти, Антон Сергеевич? — Поляков всё ещё торчал тут, у него.
— Иди.
Если предупредить Литвинова, что это ему даст? Лично ему — ничего хорошего. А вот плохого, пожалуйста. Борис запросто может повесить на него всех собак за карантин. Тем более, если люди будут уже мертвы.
Ну уж нет! Кравец снова вскочил на ноги. Это мы ещё посмотрим, кто и на кого что будет вешать. Так что пусть люди Савельева спускаются вниз. Пусть. Там их будет ждать он, Кравец, с отличными новостями. И с своевременно перехваченной бригадой зачистки.
Кравец улыбнулся. Кажется, пришло время сменить хозяина.