Но жизнь распорядилась совсем иначе. Пару дней была полнейшая тишина, и команды из Центра перестали поступать. Командир просил разрешения на проведения тех или иных операций, а нам отвечали: «Ждите указаний…» Мы, находясь в казармах погранотряда, маялись от безделья, лениво загорали на солнышке. Потом нам запретили выходить за территорию отряда и вмешиваться в какие-либо процессы, а ещё через день пришла команда: «Командировка окончена. Всем отбыть к месту дислокации в Балашиху!»

С одной стороны, это была радость. Ещё бы, уже длительное время мы были оторваны от семей, человеческих условий жизни. А с другой?.. Такое количество мыслей о причинах этого приказа! Неужели наш Центр получил какие-то распоряжения сверху, которые и для нас оказались и нелогичными, и даже вредными? Почему нас снимают отсюда, когда именно от нашего пребывания здесь впервые появилась польза?

– Именно поэтому и уезжаем! – высказал самую страшную мысль Кшнякин. Он вообще наедине с нами уже очень критически относился ко всем распоряжениям сверху. А здесь его понесло. – Знаете? Если бы Сумгаита не было… его надо было бы устроить. Показать, что в Советском Союзе не умеют решать межнациональные вопросы, что не умеют защитить малые народы, что нарушают права человека… и поссорить всех между собой. Короче, показать, что Советская власть уже не способна решать даже такие задачи. Причём любые тактические задачи по разрастанию конфликта сгодятся до кучи. Если бы мы здесь регионально решили задачу и навели порядок, то это могло бы звучать как опровержение того, что всё плохо… Поэтому нам лучше уехать.

– Знать бы, кому это нужно? – сказал Юрий Игнатьевич.

– Да, знать, кому это нужно, хотелось бы. И знать, кто разжёг этот многонациональный костёр? Костёр, в котором сгорели все предыдущие отношения дружбы и взаимопонимания… Советская власть, которая необдуманно разделила автономии и республики? Сталин, который сотни тысяч перемещал из одной местности в другую? Горбачёв, с попустительства которого всё это произошло?..

– Горбачёв? – изумился я. – Не может быть! Ты только посмотри, как говорит доходчиво, без бумажки, по-простому для всех нас. Ведь давно такого не было… Его слова – всегда правильные…

– Какой, к чертям собачьим, теперь смысл в его правильных словах! Как много нашего времени заняло внимание к его словам и к его чудаковатым выражениям… Мы все заслушивались его речами, забыв посмотреть в суть событий… А что он сделал фактически? Боже мой! Я только сейчас начинаю понимать масштаб задуманного и простоту исполнения… Он просто сказал одним, что они правы! А для других ответом было молчание… И наверное, неважно, кому что досталось. Неужели… – и Кшнякин замолчал. Прошло немного времени, он смотрел на нас, как будто бы увидел на наших лицах то, от чего можно прийти в ужас. Он, как сумасшедший, заговорил, уже глядя не на нас, а куда-то между нашими головами:

– Как всё просто задумано! Это предательство со стороны власти! Как всё произошло, уже никто и никогда не узнает… Ложь, окружающая нас, никогда не появится на свет. Нашим словам никто и никогда не поверит… Так, может быть, через много-много лет, а сейчас – попробуй об этом заикнись! А на поверхности – всё просто, для всех честных советских людей: «Нет противоречий между двумя фундаментальными принципами: с одной стороны, права народа на самоопределение, а с другой стороны, – принципа территориальной целостности, согласно которому возможно только мирное изменение границ по соглашению…» И всё правильно, скажите, что это не так! Будешь врагом и тех, и других, и третьих… Короче, я умываю руки!

– Валерий Иванович, – пытался успокоить его Инчаков, – может быть, всё не так плохо? Советский Союз – это такая сила… Армия, флот, партия коммунистов. Одни страны социализма чего стоят… Мы победим! Победа будет за нами! Враг будет разбит!

– Эх Юра, Юра! Уже виски седые, а не понимаешь, что какое бы тело не было, если голова прикажет разбежаться и в стенку врезаться, то и телу конец настанет… У меня, кстати, здесь всё время было ощущение, что нас пытаются все время куда-то засунуть, уронить или об стенку шлёпнуть… А у вас не возникало таких ощущений? Эти аресты Панахова, завод Шмидта, телевидение? Только здесь, в Ленкорани, кое-как и то без помощи сверху, – работа нормальная пошла… И на тебе! Как только что-то получаться стало – милости просим… До свидания! Нет! Не просто так это. Ну да ладно, посмотрим, к чему всё это приведёт… Как бы я хотел, чтобы я ошибался!

Но Кшнякин не ошибся!

Утром сначала вертолётами до Баку, потом самолётом отдел улетел в Москву.

И вся наша жизнь после этого стала другой… Теперь мы были чаще и больше предоставлены самим себе.

И для меня эта командировка в подразделении «Вымпел» стала последней. Так неожиданно все мы вдруг перестали ощущать свою нужность стране, государству, людям. Мы все стали лишними… От наших «услуг» отказались…

Произошло ли это оттого, что мы всё же не справились с поставленными задачами тогда, в январе – феврале 1990 года, в Баку?

Или что: со своими задачами хорошо справился тот – другой?

Если он – враг? Я его…

«О, Боже! У меня не поворачивается язык сказать слово «уважаю», хотя нас, как воинов, всегда учили уважать врага…» Но предатель – это не враг! Это…

Я очень хотел бы считать, что он сотворил всё по своей величайшей глупости недоумка, в противном случае мне придётся считать его скотиной, продавшей Родину за тридцать сребреников…

Как страшно, что эти мои «открытия» не смогут услышать и воспринять тысячи и тысячи людей, пронёсших через свои сердца смерть и унижение. Продолжающих даже сейчас переживать ужас глупости одного человека в самых разных местах: Баку, в том далёком январе девяностого года, и в Нагорном Карабахе, где нет спокойствия и поныне, и в покинутом Приднестровье, и в сошедшем с ума Таджикистане, и в Чечне, и… Сколько ещё этих мест в огромной развалившейся стране? А миллионы беженцев в государстве, разрушенном «меченым дьяволом», без права на счастье!

Заставить бы его посмотреть в глаза всем им, миллионам и тысячам людей, и напоить его из «Чаши Горя» всех страдающих, потерявших родных, друзей, страну и просто нормальную жизнь. Может, другие правители, от кого сегодня зависит жизнь народов, как-то призадумаются о смысле своих слов и поступков, ответственности перед теми, кому «служат».

Для меня «Вымпел», как особое подразделение разведки специального назначения, закончил своё существование… Всё произошло само собой: его не надо было уже использовать по назначению!

А всё, что происходило с этим подразделением потом, – это уже другая история и про других людей…