Ему не давали эликсиров.

Глупо будет умереть из-за этого раньше срока – ему уже сообщили, что он приговорён, и он успел свыкнуться с этой мыслью.

Магнус к нему больше не приходил – как не приходил и положенный по закону защитник.

Избавляться от препараторов – расточительность, не свойственная Кьертании, и на такое решались только в особых случаях.

Что ж, он всегда был особым случаем.

Умирать на этой койке уж точно не входило в его планы, и он снова вдохнул, долго, медленно, – а потом выдохнул через стиснутые губы.

Эрик не надеялся, что Барт и Сорта его послушались. Но если он всё ещё здесь, значит, даже все те связи, которыми обладал Барт, не могли помочь. Он не сомневался, что Совет Десяти не стал за него заступаться. Орт, может, даже обрадовался втайне – молодой и непредсказуемый Эрик слишком часто говорил и делал что-то ему наперекор.

Жаль было Иде. Лёжа на койке, он вспоминал её нежные пальцы, горящие глаза. В её воспоминаниях он теперь приобретёт, наверно, неодолимую власть. Ему хотелось надеяться, что рано или поздно она сумеет побороть её и станет счастливой.

Если бы он очутился на свободе, он бы не повторил ошибки. Сделал бы всё, чтобы не сближаться с ней – чтобы не привязывать её к себе…

Барт и остальные справятся и без него, и без Сердца. Нужно было верить в это, чтобы не сойти с ума, ожидая неизбежного. Но Сердце? Они были так близко. Сумеет ли Иде Хальсон придумать, как добыть Сердце без него? Сумеет ли распорядиться им?

Он вспомнил чёрную ревку, тихо и внимательно глядевшую на него среди снегов.

Мысли путались, и их волны мягко толкнули его в пространство бреда и видений. Он вдруг очутился в центре, в его стерильно пахнущих комнатах, в которых проходило его детство. Лорна и остальные снова почтительно кланялись полному человеку, перед которым отчего-то должны были держать отчёт.

Этот человек снова угощал его сластями из кулька и улыбался хитро, будто они были тайными сообщниками. Этот весёлый взгляд напомнил ему кого-то…

Дворцовый парк. Омилия смотрит на него нежно и лукаво.

«Владетелем Кьертании – и супругом пресветлой Омилии Химмельн».

Он моргнул – Омилия исчезла.

Сумрак спальни. Рагна, уронив голову ему на плечо, хихикает и болтает без умолку, а потом превращается вдруг в Хальсон – обнажённую, он никогда не видел её обнажённой, с полурасплетёнными чёрными блестящими косами. Косы разметались, как чёрные змеи, как чёрные реки, как реки эликсиров под кожей, как дравтовые жилы под Стужей, как его судьба, разлившаяся теперь почему-то, по чьей-то недоброй воле, тёмными струями на снегу…

Тёмная звезда вокруг её глаза. Чёрная река…

Его чёрная, чёрная судьба.

Он рывком приподнялся на руках, когда дверь его камеры открылась. Ему не хотелось встречать их лёжа. Он думал, ещё не теперь, – но, может, потерял счёт времени.

– А, снова вы? – Руки дрожали, и оставалось надеяться, что Магнус этого не заметит.

– Не трудитесь, Эрик. Я вижу, вам плохо. Ложитесь – и поговорим.

Что-то новое было в этом человеке… Он, всегда спокойный, насмешливый, на этот раз не был уверен в себе. Почему?

Казнь Строма не входила в его планы – вот почему. Он был взволнован, почти напуган. Сквозь морок дурноты Эрик почувствовал, что рад этому – хотя, конечно, он бы обрадовался сильнее, выведи Магнуса из равновесия что-то другое.

Голова горела, и Стром почувствовал, что его вот-вот стошнит.

– Времени мало, Эрик. Вы ведь не хотите, чтобы вас казнили, так? Этого не будет – но вы должны делать в точности то, что я говорю. Итак…

– Не трудитесь. – Стром всё же сумел сесть на своей койке – на миг каменные пол и потолок поменялись местами, а желудок стал лёгким, пустым, хотя всё это время он ел всё, что ему приносили, чтобы сохранить остатки сил. Думать было тяжело. – Вы убили Гуддре и остальных. Из-за вас я здесь. Не знаю, как, чьими руками, но… «Я – это Кьертания», так вы сказали? Вы готовы на всё, чтобы сохранить Стужу, и для этого вам нужен я… Прекрасно. Я не знаю, кто вы такой, что… вы такое. Но если это последнее, что я смогу сделать для того, чтобы помешать Стуже, помешать вам… – Он улыбнулся, и губы его не дрогнули. – Что ж, я, пожалуй, лучше умру.

Некоторое время Магнус молчал, а потом кивнул.

– Жаль. Кем бы вы меня ни считали, Эрик, я никого и ни к чему не принуждаю. Никогда. Ваша воля ценнее, чем вы думаете. В основе любого изменения мира – воля.

– Избавьте меня от вашего бреда. Кем бы вы ни были… Я убил бы вас прямо сейчас, если б мог.

Магнус грустно улыбнулся:

– Жаль, что так вышло, Эрик… Человек, чья гордость на пороге гибели оказалась сильнее здравого смысла. Я хотел бы видеть вас на своей стороне. Но как вам будет угодно.

Когда дверь за Магнусом закрылась, Эрик без сил опустился на койку. Она качалась под ним, как лодка – в детстве он часто плавал на лодке, когда они с родителями жили под Тюром, и в его жизни не было химического запаха лаборатории, зато было озеро с тёмной водой, и мох, и холодное, но прекрасное лето…

«Тот, кто властен над снами и грёзами».

Может быть, следовало согласиться. Следовало притвориться…

Мысли путались. Он чувствовал каждую жилу в теле – пустую, гудящую, изнывающую. Мышцы вокруг каждого изпрепаратов сводило, резало, кололо. Он знал, что ещё владеет своим телом достаточно, чтобы закончить всё это, – но хотел дождаться встречи со Стужей.

Эрик подумал о матери – она бы, наверное, хотела, чтобы он боролся до последнего, – и задышал размеренно и ровно.

Унельм. Маскарад

Первый месяц 725 г. от начала Стужи

В усадьбе Рамрика Ассели шумел маскарад. Деревья в саду были украшены зелёными и синими лентами – в честь хозяев и пресветлой гостьи.

Унельм позаботился о костюме заранее, в день, когда Омилия прислала ему письмо.

Стром и Рорри занимали все его мысли, поэтому он купил первую же попавшуюся маску – клыкастый орм скалит зубы над крыльями из золотистых чешуйчатых лент. Наряд довершил пёстрый плащ, зелёно-жёлтый, тоже чешуйчатый.

Всё это в одном из магазинов Сердца города обошлось Ульму в небольшое состояние, на которое, наверное, можно было бы месяцами кутить