вашему распоряжению продолжал вести оперативный розыск доказательств своей версии. Добыты неопровержимые вещественные доказательства того, что неизвестный, покушавшийся на младшего лейтенанта милиции Ай… Горакозу, а также заминировавший около кузницы три колхозные повозки, и художник Слуцкий являются одним и тем же лицом. Считаю необходимым немедленный арест указанного Слуцкого.

Василий Кондратьевич с некоторым удивлением посмотрел на Юру.

— Ну и отлично, — сказал он. — Тем более что у нас имеется четкое подтверждение вашей версии со стороны гражданина Дударя, правда, уже покойного. А чего это вы тянетесь?

Харламов слегка поперхнулся, но официальный тон не оставил:

— Докладываю, что в настоящий момент задержать Слуцкого не представляется возможным: из-за непродуманности моих действий он заметил свой провал, а из-за медлительности — опять же моей — сбежал!

Василий Кондратьевич сел на стул и прищурился:

— Ход ваших мыслей улавливаю: проворонил, виновен и, значит, заслуживаю отстранения от операции и отправки под арест. Так? Н-да! А кикимору малосольную вы не хотите?! — неожиданно взорвался подполковник. — Вот доложу сейчас полковнику Харламову, что вы уклоняетесь от операции в самый опасный момент, тогда… Что, не надо? Ну так ловите диверсанта! Далеко он не уйдет. Поймите, что ему пока не с чем возвращаться к хозяевам, а пустые руки там отрубают…

Осмотр клубной комнатки еще раз подтвердил правоту Юры: брошенный чемоданчик на одну защелку не запирался. Рядом — недоеденная тушенка.

— Эк ведь рвал когти! — хмыкнул Мойсенович. — Вот тебе и веселый художник. Как он обвел меня, партизанского разведчика!

— Не одного тебя, — хмуро успокоил председателя Василий Кондратьевич. — Профессионалов четвертые сутки водит вокруг пальца. Три раза меня спрашивали из области, нужна ли помощь. Три раза я, дурак, гордо отказывался. Мне напомнили, что все сроки истекают, и деликатно спросили, не следует ли нам отменить завтрашний праздник. Обещал дать ответ к двадцати трем ноль-ноль. Ситуация ясна, товарищи?

Ситуация была всем ясна. Праздник отменить поздно. А что делать? Парторг даже усомнился, удобно ли будет использовать наглядную агитацию, раз она приготовлена руками вражеского агента. Вопрос действительно был не такой уж простой… Василий Кондратьевич предложил парторгу посоветоваться с райкомом.

Вершинин был уже дома и ответил так:

— Во-первых, у меня гости и на столе пельмени. Во-вторых, вы явно устали и потому идите в отпуск. Как это не устали? А ваши, извините, неврастенические вопросы? Сколько я знаю, эскизы, макеты, тексты, даже краски — все было изготовлено честными и глубоко идейными советскими головами и руками. По моему скромному соображению, пельмени не перестанут быть пельменями, если их сварит даже сам лидер вегетарианцев граф Толстой… Знаки препинания в лозунгах, конечно, проверьте.

— Вот всегда он так, — уныло сказал парторг, положив телефонную трубку. — Не поймешь, где в шутку, где всерьез. Но похоже, что он меня отчитал. А?

— Похоже, — согласился Василий Кондратьевич. Ни о чем не подозревая, школьный оркестр начал вечернюю репетицию. На ферме утробным ревом отозвался бык.

Не в радость встреча

Шпилевский шел к Леокадии. Он понятия не имел о последнем ее поступке и меньше всего подозревал, что квартира «тетушки» под наблюдением. У него просто не было выбора. Предстояло уговорить или заставить Леокадию явиться завтра в Красовщину и заминировать в последний момент трибуну. Учительница будет в числе представителей районной интеллигенции и вполне может оказаться по соседству с наиболее именитыми гостями. Он даст ей четыре бруска с детонаторами разных сроков и покажет, как следует с ними обращаться. Он убедит Леокадию в абсолютной ее безопасности, потому что и в голову никому не придет заподозрить скромную учительницу в диверсии. Пусть только она правильно поставит свои часики, чтобы вовремя уйти от трибуны. Он заверит Леокадию, что доложит шефам о ее подвиге, который гарантирует агенту Могилевской долларовое вознаграждение, небывалое долларовое вознаграждение, а в дальнейшем райскую жизнь на Западе.

…Он еще и еще придумывал убедительные доводы, которые подтолкнут Леокадию на этот шаг. Придумывал — и сам до конца не верил в осуществимость своего плана. Но это была последняя надежда. Пусть бы Могилевская согласилась, пусть бы не подвел старик с фаршированной щукой. И тогда вспыхнет грандиозный фейерверк, который осветит триумфальное возвращение агента Голла к шефам.

По заброшенной дороге он шел в поселок, и это был уже не приезжий художник в замызганной «богемной» блузе и запачканных белилами брюках, а снова элегантный молодой человек в отлично сшитом костюме. Одежку Слуцкого он закопал у лесного ручья, вымыв заодно перекисью водорода волосы, брови и ресницы. И даже побриться успел заботливо сохраненным лезвием, хотя на этот раз и без одеколона.

И это было его последнее перевоплощение.

Он входил на окраинные, тускло освещенные улицы райцентра, а навстречу ему шли приятели детства — Алексей Вершинин и Михась Голуб, бывший Дубовик, приехавший на побывку к своим приемным родителям и узнавший от них об Алексее.

Они встретились час назад, улизнули от пельменей Софьи Борисовны и теперь шагали вдвоем, спеша наговориться. Говорили и о том месяце шесть лет назад, и о нынешней их жизни. Алексей проникся великим уважением к другу-парашютисту, Михась, наоборот, люто завидовал Алексею. Люди, печатающиеся в газете, все казались ему или Тургеневыми, или Борисами Полевыми. Он видел недавно в «Комсомолке» маленькую заметку о каком-то молодом московском изобретателе за подписью А. Вершинина, но не поверил, что это Алексей. Во-первых, при чем тут Москва, если тот в Свердловске, а во-вторых, не верилось, чтобы довольно лопохухий Лешка с неманских плотов сумел так здорово написать… хотя рассказывать Лешка умел так, что даже вздорный Казик заслушивался.

— Кстати, о Казимире, — заговорил Алексей. — О нем есть кое-какие свежие сведения…

Михась вдруг встал как вкопанный и весело захохотал:

— Какие могут быть сведения, когда вот он сам идет! По той стороне. Собственной персоной. И курчавый такой же. Ну знаешь, это прямо как в кино! Мы словно сговорились все встретиться…

И он уже раздул легкие, чтобы рявкнуть приветствие. Алексей что есть мочи стукнул его между лопаток. Крик сорвался.

Алексей дернул Михася в ближайший дворик.

— Чего ты? — изумился Михась.

В нескольких словах Алексей обрисовал обстановку: самолет, ямочка, Станислав, раненый Айвенго… Михась таращил и без того круглые глаза. «Да не может быть. Хотя… Ах ты, корень зеленый! Ну и ну…»

И так далее. Алексей лихорадочно соображал, оглядываясь по сторонам. Они были рядом с домиком Мойсеновичей.

— Варфоломей!

В ответ на зов Алексея из-за сарайчика вылетела стрела с красным оперением. И воткнулась в забор. Следом появился стрелок.

Варька слегка испугался:

— Вы чего здесь крутитесь? Попали бы под стрелу!