Шрифт:
Закладка:
Но так даже легче. Когда он доверял ей, когда смотрел точно на самую большую драгоценность, им куда проще было управлять.
И если быть честной с самой собой, то это оказалось немыслимо приятно: чувствовать свою власть над чужими чувствами.
– Доброй ночи, род… господица.
– Матеуш, пожалуйста, зови меня Велга.
Он кивнул, не найдя больше слов, и Велга поспешила уйти. Белка поскакала следом за ней, запрыгнула на плечо, радостно улюлюкая.
И после, отмывая грязь в затопленной ради неё одной бане, она смывала его прикосновения со своих рук, ощущение его щеки на своих губах. И старалась изо всех сил не думать о других губах, других руках. Их не получилось бы так просто смыть. Их нужно было выжечь раскалённой кочергой.
Когда холопок выгнали из парилки, Велга устало упала на полок, вытянула ноги и наконец смогла остаться наедине со своими мыслями.
Пахло берёзовым духом, и смолой, и дымом. Но Велга будто и не чувствовала ни жара, ни духоты, ни запахов.
И только одно занимало её: ей нужно вернуться за братом одной.
Никто не должен знать о Во́ронах. Никто не должен иметь к ним доступ, кроме неё.
Во́роны были оружием, направленным на неё. Но они могли стать и её оружием. Нужно было только предложить им достойную цену.
Глава 8
Умер покойник
В среду, во вторник,
Пришли хоронить —
Он за нами бежит!
Три Холма
С ветвей опадали белоснежные лепестки.
– Красиво, – сказал Кастусь, и Велга опустила голову: брат лежал у неё на коленях.
Осторожно она убрала прядь волос с его лба:
– Да.
Казалось, что в саду никого не осталось, кроме них, и только порой издалека, откуда-то из-за снежной пелены яблонь, показывались неясные тени. Неужели все ушли?
Щеки коснулся мокрый нос.
– Мишка, – Велга прыснула от смеха, обернулась и увидела Рыжую. – Ох, Рыжая…
Собака лизнула её в лицо и легла в ногах Кастуся, слегка подмахивая хвостом-метёлкой.
Говорить не получалось. Слова застревали в горле, и Велга ощущала их горечь во рту.
– А где остальные?
Ответить Рыжая не могла, но посмотрела так неожиданно осознанно и печально, что стало не по себе.
– Тебе туда нельзя, наверное, – произнёс Кастусь. – А меня зовут…
Он приподнялся на локтях, вглядываясь в глубину сада. Его обычно недовольное лицо в саду стало спокойным, умиротворённым.
– Я слышу своё имя. Только не пойму, кто зовёт…
– Нет, – Велга схватила его за плечо. – Нет. Слышишь? Я тебя не отпущу. Я ведь… я могу… я тут была, меня тоже звали…
Она вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам.
– Ты не можешь. Нет. Я хотела остаться, я понимаю… Но теперь я тебя не отпущу. Мы вернёмся домой.
Никогда прежде брат не казался таким взрослым. Он вскинул голову, глядя на неё снизу вверх. И его ясный, удивительно спокойный и чистый взгляд ранил сильнее всего, что было прежде.
Он говорил о том, о чём Велга не желала думать. Конец. Их всех ждал конец. Так или иначе. Рано или поздно. Рано или поздно каждому из них придётся остаться одному. Детям придётся навсегда проститься с отцом и матерью, точно так же, как когда-то их родители расстались со своими отцами и матерями, а те со своими.
Так будет всегда. Им всем придётся остаться в одиночестве.
И этого никак не остановить.
– Это тоже наш дом, Велга, ты же понимаешь? С ним ничего не случится.
– Ещё рано, – поникшим голосом пробормотала она.
Брат резко обернулся в ту сторону, где за густыми ветвями скрывался дом.
– Зовут…
Рыжая тоже услышала что-то, чего Велга не смогла, сорвалась с места, отбежала к соседней яблоне, обернулась, кинулась назад, лизнула Велгу в ладонь и побежала обратно по тропе, устланной лепестками. И звонко тявкнула на прощание.
Когда Велга проснулась, её ладонь оказалась мокрой.
Никого не было рядом. Одна Велга в огромной ложнице княжеского дворца.
Она перевернулась на спину, и к ней тут же прискакала Белка. Мартышка держала в лапах сушёное яблоко, но есть его не спешила.
– Доброе утро, – на мокрых от слёз губах невольно появилась улыбка.
И стоило ей вздохнуть, как дверь тут же приоткрылась. Внутрь, семеня и кланяясь, влетели холопки. Мишка подпрыгнул на подстилке в углу и оглянулся на хозяйку, не зная, как себя повести. Велга села рывком на постели, забегала глазами по сторонам, но не нашла ни ножа, ни ножниц, ни чего-либо тяжёлого, чем могла защититься…
И только когда холопки испуганно в растерянности переглянулись и застыли в поклоне, она поняла, насколько диким выглядело её поведение.
Она больше не в Щиже, не в убежище Воронов, не в плену. Она у князя Белозерского, своего родственника, человека, который никогда её не обидит.
– Да озарит Создатель твой путь, господица, – насторожённо произнесла одна из холопок. – Нас послали помочь тебе одеться.
Велга сдержанно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Левой рукой она растерянно погладила Белку. Тёплый мех под ладонью прогонял тревогу. Но мартышка чувствовала её настроение и сама начинала беспокоиться, взволнованно кривить мордочку и озираться.
– Всё хорошо, – хрипло проговорила Велга, опуская ступни на пол.
Пальцы ног лизнул Мишка, и Велга почесала его за ухом.
– Покормите щенка чем получше. Не объедками какими, – чувствуя, как постепенно возвращается голос, сказала она и добавила требовательнее: – Ему всё самое лучшее.
– Конечно, господица.
Холопки распахнули ставни, и в ложницу пролился яркий свет летнего полудня. Если бы Велга так заспалась дома, матушка велела бы выпороть её прутом. Пропускать рассветную службу было греховно, а Велга не молилась уже много дней.
– Мне нужно помолиться, – вдруг поняла она.
И поймала на себе удивлённые, но одобрительные взгляды девушек.
– Зажгите свечи у сола.
Не медля, холопки выполнили приказ, и в красном углу ложницы, у небольшого позолоченного сола, загорелись свечи.
Велга опустилась на колени, чувствуя, как болело всё тело. Стоять на голых досках было неудобно. В храме нянюшка подстилала коврик для своей воспитанницы.
Велга сложила руки у груди.
– Помолитесь со мной, девочки, – попросила она, и в ответ ей робко улыбнулись.
Втроём они пропели:
– Святая Лаодика…
Горели свечи на красном резном угле. Блистало крошечное солнце, знак Создателя, ветер из окна касался волос и босых ног, холодил кожу под льняной рубахой, и слова, знакомые
