могли дать ответ. Некоторые, возможно, полагали, что мне известна какая-то волшебная формула, и таких пришлось разочаровать, объяснить, что я тоже не знаю ответа. Это замечание подводит нас к практическим соображениям.

515 Возьмем, к примеру, самый обычный и часто задаваемый вопрос: в чем смысл жизни — отдельной или жизни вообще? Сегодня люди считают, что заранее знают, что может — или, скорее, что должен — сказать по этому поводу священнослужитель. Они улыбаются, воображая ответ философа, и не ждут многого от врача. Но от психотерапевта, который анализирует бессознательное, они надеются наконец-то узнать хоть что-то. Быть может, думают они, этот психотерапевт извлек из непонятных глубин разума, среди прочего, какой-то смысл, который можно даже купить за определенную плату! Всякому серьезно настроенному человеку наверняка было приятно услышать признание психотерапевта, что он тоже не знает, что сказать. Такое признание часто является залогом доверия пациента к врачу.

516 Я обнаружил, что современный человек испытывает неистребимое отвращение к традиционным мнениям и унаследованным истинам. Он как большевик, для которого все духовные нормы и образцы прошлого каким-то образом утратили свою ценность; поэтому он хочет экспериментировать со своим разумом, как большевики экспериментируют с экономикой. Столкнувшись с таким отношением, любая церковная система окажется в неловкой ситуации, будь она католической, протестантской, буддийской или конфуцианской. Среди современных людей, конечно же, имеется некоторая доля негативных, деструктивных и извращенных натур — дегенеративных и неуравновешенных эксцентриков; они всегда недовольны и потому стекаются под каждое новое знамя, нанося изрядный урон этим движениям и начинаниям, в надежде отыскать раз и навсегда что-то такое, что задешево восполнит их собственную неполноценность. Не подлежит сомнению, что в своей профессиональной деятельности я неоднократно сталкивался со многими современными мужчинами и женщинами, включая, разумеется, и патологические разновидности. Этих последних, пожалуй, мы оставим в стороне. Те же, кого я имею в виду сейчас, ни в коем случае не являются чудаками со странностями; зачастую это исключительно дееспособные, отважные и даже праведные люди, отвергающие традиционные истины по честным и достойным причинам, а вовсе не по природной злобности. Всем им присуще ощущение, что наши религиозные истины утратили былое содержание. Либо налицо невозможность примирить научное и религиозное мировоззрение, либо христианским догматам отказывают в авторитете и психологической обоснованности. Люди больше не чувствуют, что смерть Христа сулит искупление; они не могут верить — ведь кому-то должно повезти, чтобы поверить, а насильно веру внушить невозможно. Грех сделался чем-то крайне относительным: дурное для одного человека вполне приемлемо для другого. В конце концов, почему бы и Будде не быть правым?

517 Думаю, не найти ныне такого человека, кто не задавался бы подобными вопросами и не испытывал бы подобных сомнений. Тем не менее фрейдистский анализ отмахивается от них как от не относящихся к делу, поскольку, согласно этой теории, всему виной преимущественно подавляемая сексуальность, которую философские или религиозные сомнения лишь маскируют. Если тщательно изучить любой индивидуальный случай такого рода, мы и вправду обнаружим специфические нарушения в сексуальной области, а также в области бессознательных побуждений как таковых. Фрейд видит в наличии этих расстройств объяснение психического расстройства в целом; его интересует только каузальное истолкование сексуальных симптомов. Он полностью игнорирует тот факт, что в некоторых случаях предполагаемые причины невроза присутствовали, но не оказывали патологического воздействия до тех пор, пока не произошло нарушения сознательной установки, плодом которого и явилось невротическое расстройство. Словно корабль тонет из-за течи, а команда озабочена выяснением химического состава воды, что вливается в трюм, вместо заделывания пробоины. Инстинктивные расстройства — явление не первичное, а вторичное. Когда сознательная жизнь теряет смысл и цель, человека как будто охватывает паника: «Давайте есть и пить, потому что завтра мы умрем!» Именно такое настроение, порожденное бессмысленностью жизни, вызывает беспокойство в бессознательном и заставляет насильно приглушенные влечения проявляться заново. Причины невроза лежат в настоящем настолько же, насколько они связаны с прошлым, и лишь некая фактическая причина из настоящего способна поддерживать невроз в активном состоянии. Человек болеет туберкулезом не потому, что двадцать лет назад заразился бациллой, а потому, что у него имеются активные очаги инфекции. Вопрос о том, когда и как произошло заражение, совершенно неуместен, поскольку даже подробнейшее изложение предыдущей истории не ведет к излечению от туберкулеза. То же самое верно и для неврозов.

518 Вот почему я считаю религиозные проблемы, которые оглашает мой пациент, подлинными и возможными причинами невроза. Но, относясь к ним всерьез, я должен суметь признаться пациенту: «Да, я согласен, не исключено, что Будда прав в той же степени, что и Иисус. Грех относителен, и трудно понять, как можно чувствовать себя искупленным смертью Христа». Будучи врачом, я легко признаю эти сомнения, а вот священнослужителю так поступить куда труднее. Пациент чувствует мое отношение, сходное с пониманием, тогда как нерешительность священника кажется ему традиционным предрассудком и отдаляет собеседников друг от друга. Пациент спрашивает себя: «Что скажет священник, начни я рассказывать ему о болезненных подробностях моих сексуальных расстройств?» Он справедливо подозревает, что моральные предрассудки священника даже сильнее догматических предубеждений. В этой связи уместно вспомнить забавную историю об американском президенте, «молчаливом Кэле» Кулидже. Когда однажды воскресным утром Кулидж вернулся домой после недолгого отсутствия, жена спросила, где он был. «В церкви», — ответил он. «О чем была проповедь?» — «О грехе». — «И что сказал священник о грехе?» — «Что он против».

519 Врачу, скажете вы, довольно просто проявлять понимание в этом отношении. Но как-то забывается, что и врачам свойственны угрызения совести, что признания некоторых пациентов внушают смятение даже докторам. Тем не менее пациент не ощущает, что его воспринимают целиком без принятия самого худшего в нем. Этого не добиться только словами; требуется умение слушать, а также умение врача воспринимать себя и свою темную сторону. Если врач хочет направлять другого человека или провести его куда-то шаг за шагом, он должен чувствовать психику своего подопечного. Вынося суждения, он не испытывает такого чувства. Не имеет ни малейшего значения, выражает ли он свои суждения в словах или хранит их при себе. Занимать противоположную позицию и сразу соглашаться с пациентом тоже бесполезно, это верный путь к отчуждению, как и осуждение. Чувство приходит только благодаря беспристрастной объективности. Звучит почти как научная заповедь, которую можно спутать с сугубо интеллектуальным, абстрактным мировоззрением. Но я имею в виду совсем другое. Это человеческое качество — своего рода глубокое уважение к фактам, к человеку, который страдает от них, и к загадке жизни такого человека. Вот отношение к жизни истинно религиозного человека.