И поднимаюсь на лифте, убеждая себя, что сначала будет разговор, а потом все остальное. Тем более Тихон дома, с ним особо не порезвишься.

С этими мыслями и нажимаю дверной звонок и жду, пряча за спиной подарки.

Что сказать? С чего начать?

Лида словно специально решает меня мурыжить. Долго не открывает, затем дверь отворяется, и на пороге появляется какой-то огромный мужик, чешет лапу о голое волосатое брюхо, а я хмурюсь. Да ну. Я не мог ошибиться.

— Тебе чего, разукрашенный?

— Мышку, — только и могу выговорить, нихера не понимая.

— Машку? Нахуй тебе моя Машка? Маша! А ну иди сюда!

— Не Машку, а Мышку.

Рядом с ним появляется женщина в мятом халате, жующая соленый огурец.

— Это кто такой?

— А я почем знаю?!

— Не ври мне, тварь! Мне еще Серега говорил из двадцать седьмой, что ты мужиков водишь!

— Да никого я не вожу!

Тут руку мне тянет что-то легкое, а я все еще в ахуе смотрю на эту орущую парочку.

Лида в бардовом халатике с запахом тянет меня вниз по лестнице.

— Эй! Ты куда пошел!

Не успеваю уйти, как мне чуть в нос не прилетает кулак. Я не теряюсь, бью его в челюсть, а за это мне в глаз прилетает другой кулак. Женский, но тяжелый. В итоге Лида вдруг кричит: «Милиция!», и парочка отползает в свою халупу, а Лида смеется и поднимает брошенный на пол букет.

— Эпичное появление, ничего не скажешь.

— Блядь, — трогаю под глазом. — У тебя же шестой.

— Пятый. На первом этаже магазины, вот ты неправильно и посчитал. Пойдем, — улыбается она так, словно готова снова рассмеяться, а я подхватываю коробку и иду с ней вниз.

— Высокие у них отношения, ничего не скажешь, — захожу в прихожую и с порога ощущаю запах моих любимых креветок и, кажется, нотки оладийй.

— Они давно вместе. Весь подъезд делает ставки, когда они поубивают друг друга, — снимает Лида тапочки, а затем наклоняется, чтобы забрать с тумбочки пакет и поставить ровно мои ботинки. Низко наклоняется. Так, что короткий халатик обнажает часть черного чулка.

Сразу в голове мелькают цифры того, когда я вообще последний раз трахался. Или хотя бы дрочил.

Я тут же бросаю взгляд на прихожую.

— А где Тихон?

— Его сегодня мама забрала. Мне показалось, что...

Договорить она не успевает. Просто касаюсь задницы и поднимаю халатик, окончательно обнажая круглый зад. Лида застывает на месте, хочет обернуться, но я не даю. Толкаю ее к стене, прижимая всем телом, и оголяю рукой прикрытую черным лифом грудь.

— Тебе очень правильно показалось. Чулки. Кружева, — щиплю я ее сосок, слушая охуенный стон. Чувствуя, как ее руки тянутся к моей ширинке. — С ума меня свести решила?

— Ты же сводил меня с ума по телефону. Разве я могла оставить это безнаказанным?

— Хотела наказать, а наказанной будешь сама, — шлепаю по заднице, а затем срываю к черту трусы, оставляя на коже отметину.

— Боюсь, это мне может даже понравиться.

— Бойся, — кусаю за ушко, чуть надавливая на живот, и разворачиваю к низкому трюмо, на который тут же ставлю ее ногу. Теперь выбритая киска виднеется во всей красе, как и мои пальцы, мягко ласкающие клитор и через мгновение теряющиеся в мягкой глубине.

Лида часто дышит, завороженно наблюдая, спешно освобождает ремень из петель, расстегивает ширинку и просто достает уже давно каменный стояк.

— Это трюмо принадлежало бабушке моей бывшей свекрови, — стонет она, пока я ласкаю головкой клитор.

— Тогда его срочно нужно окропить моей святой спермой.

— Богохульник.

Последнее слово — и мой член, словно змей-искуситель, соблазняет ее проникновением. Она широко открывает ротик, падая затылком на мою грудь. Мои пальцы сильнее сжимают задницу, двигаясь внутри все глубже. Меня штырит от эмоций, которые я только вспоминал. От фантазии, которая преследовала меня. Но ни одна из них не сравнится с реальностью, с тем, как в Лиде горячо, мягко, туго, словно кто-то силой сжимает член кулаком, давая мне вбиваться в него все чаще, все жестче. Грубее. Именно так, как нравится мне. Именно так, как нравится Лиде.

— Еще! Пожалуйста, еще.

Рука с задницы тянется к горлу, вторая рука поднимается, гладит божественно твердое бедро. Плющит, блядь. Особенно, когда рассматриваю, словно в замедленном кадре, как член входит в киску, каким влажным он выходит, каким твердым становится.

— Камиль, боже! — вскрикивает Лида, а я опускаю ее ногу на пол, прогибаю максимально в пояснице, чтобы как можно глубже входить, чтобы как можно жестче двигаться, слушая сумасшедшие вскрики своего имени, пока Лида кончает. Пока дергается в пароксизме нирваны. Во мне еще много сил, и Лида знает, что ее оргазм — это только начало. Я продолжаю толкаться в узкую, пульсирующую киску. При этом смотрю в так манящую точку между булочек. Уже не думаю, просто начинаю кружить вокруг нее, каждый раз чуть надавливая, продолжая неистово вбиваться в мягкие недра естества, пока вдруг палец не проникает в тугое колечко, а Лида шипит. Я торможу, доставая член, глядя, насколько он влажный от смазки, доставляя мне невыносимый кайф от каждого толчка внутри.

Знаю, что она сейчас не готова, но все равно спрошу.

— Лида, я только головку просуну.

— Лжец, — поворачивает она голову, и мы впервые за несколько минут целуемся, жарко сплетаясь языками, пока мой член, ведомый неизведанным, тянется и с трудом, но заменяет палец. Лида дергается, вся напрягается, но я держу ее шею, целую, не давая озвучить протест, и проникаю еще на сантиметр, чувствуя, как плотно член сжат в тисках. Назад пути нет, и, несмотря на страх сделать Лиде больно, я толкаюсь до самого конца, держа Мышку, пока она прогибается и шипит.

— Блядь! Больно.

— Тш, представь, что я тебя девственности лишил.

— За такое можно яиц лишиться, давай быстро, — умоляет она, но я двигаюсь медленно, наслаждаясь каждым миллиметром, мягко, осторожно трогая ее клитор, чтобы она хоть на миг забыла о боли и ощутила, сколько удовольствия в данный момент получаю я.

И спустя минуту она перестает ныть, замолкает и просто часто и напряженно дышит, пока вдруг не начинает очень не вовремя болтать.

—