– А это хорошо, что ты боишься, – Альдо удовлетворенно кивнул, – значит, поверил наконец. Я уж думал, тебя ничем не проймешь.

– Я сам думал, – достославный хотел встречи, он ее получит прямо сейчас, – но как услышал про шестнадцать дней, неуютно стало. Вукрэ свою клятву не сдержал, и чем кончил?

– Боишься, что я поскользнусь? – Сюзерен подлил себе вина и подмигнул: – Не бойся! Мир принадлежит не гоганам, а Раканам. Вот отдай я рыжим силу и право, с меня бы точно спросилось.

– Эрнани Святой жил долго и счастливо.

– А вот этого мы не знаем. – Альдо взял пример с Клемента и окрысился. – Эрнани мог поплатиться за свое отступничество, только церковники это скрыли.

Поплатился или еще поплатится? Кто их разберет, эти высшие силы. Кто-то мстит сразу, а кто-то ждет… У богов много времени. И у Осенних Охотников, и у жуткой девчонки на пегой лошади.

– Альдо, – тихо спросил Эпинэ, – а вдруг расплата Эрнани – это мы?

4

Любимый приближался, он не должен был приезжать, но приехал, и Мэллит знала почему. Связавшая их сила вырвала недостойную из златоцветного сна, и эта же сила направила Первородного к украшенным конями вратам. Белый от солнца и инея двор был пуст, но сердце билось, а шрам онемел, словно к нему приложили осколок льда. Такого еще не случалось, но все когда-то бывает впервые.

Гоганни вспрыгнула на низкий подоконник и вцепилась пальцами в покрытую резьбой раму. Она не помнила, сколько простояла, глядя в запертые ворота, и те наконец открылись. Любимый был не один, но это был он, прекрасный и сильный, в царственных одеяниях и на подобном лебедю коне.

Первородного окружали воины в лиловом, и лишь один был в белом. Подпоясанный четырехцветным поясом, он вздымал знамя с исполненным мощи Зверем – тем, что взыскивает долги и разрушает мосты. Достославный из достославных помнил о договоре, ничтожная Мэллит – о любви и о мече, зависшем над головой нареченного Альдо.

Всадники пересекли двор и скрылись из глаз, но девушка чувствовала бесценного сквозь скрывшие его стены. Вот он сходит с коня, вот поднимается по внешним ступеням, и перед ним распахиваются двери. Гоганни прижала лицо к стеклу, не чувствуя холода; ей хотелось покинуть укрытие, оттолкнуть воинов и хозяина, броситься к ногам Первородного… Ничтожная не может больше ждать, не может сдерживать бьющуюся в груди птицу, она должна увидеть глаза любимого, голубые, как утренняя звезда.

Мэллит закусила губу и бросилась вон из спальни. Пусть достославный из достославных придет в гнев, ставшая Залогом принадлежит не ему! Она сама защитит Первородного, сама расскажет ему о стражах клятвы, и он поверит, разве можно не верить любви?

– Господин Эжен! – Какой-то воин, высокий и сильный, заступает дорогу. – Стойте!.. Монсеньор не велел никому…

– Монсеньор приказал войти, когда он будет говорить с Первородным.

– С кем?

Да смилостивится над отступницей Луна, она забыла, где находится.

– Герцог Эпинэ желает, чтобы я рассказал об увиденном. Это важнее важного! Меня никому не показывали, чтоб не узнали… Чтоб не узнали злодеи… Они не хотели пускать меня к… королю.

– Оно так… Злодеюк тут хоть ложками греби. – Поверил, но разве она солгала в главном? – Ладно, беги.

Пустая комната, за ней другая… Алый ковер, как закатная тропа, как струя крови в горном ручье… На закрытой двери скрещены мечи и молнии. Да исполнится воля Огнеглазого Флоха, и да не оставит он милостью своей полюбившую!

– Я видела в окно… Я пришла…

– Ну и умница. – Любимое лицо совсем рядом. Как же он светел и отважен, как же он ее любит! – Так вот кто моего маршала запугал… А ты тоже хорош, мог бы сразу обрадовать!

– Думал, сам догадаешься. – Голос блистательного дрожит, он недоволен. Достославный из достославных тоже будет недоволен.

– Как ты добралась?

Ей подсказали любовь и боль, но это поймут лишь опаленные лунным счастьем.

– Я…

– Ты одна?

– Одна! – Любимый не должен слушать достославного, она сама все расскажет, вместе они придумают, как быть. – Я пришла одна… Я оделась Эженом и взяла Клемента. Я ехала с купцами…

– Тебе повезло.

– Да, – хрипло произнес названный Робером, – они нарвались на отряд из Лэ. Купцы завернули, но Эжена теньент взял с собой.

– Мэллицу, Робер. Малыш, забудь об Эжене, ты же у нас алатская дама. Переночуешь во дворце, а утром берем дайту – и к Матильде.

– Завтра? – нахмурился солгавший ради их дружбы. – Мэлли… ца устала и нездорова, ей лучше отдохнуть.

– Я готова идти четыре дня и не спать четыре ночи! – Завтра она увидит царственную и доброго Ласло, но сейчас уйдет с любимым.

– Слышишь? – засмеялся Первородный. – Мэллица сейчас сильней тебя, а в Тарнику я так и так собирался. Матильду на хромой кошке объезжать нужно, а тут такой повод! Робер, ты бы завтра тоже родственницу осчастливил. Помнишь, о чем говорить?

– Помню, – по лицу блистательного Робера пробежала тень, – я все помню…

Глава 8. Талигойя. Ракана (б. Оллария) Талиг. Северный Надор. 400 год К. С. 11-й день Зимних Скал

1

– Ты пришел говорить о суде? – негромко спросила Катарина. Они брели по нижнему саду – кузина решила прогуляться, а может быть, не хотела говорить там, где их могли слышать.

– Это повод. – Зачем врать больше, чем нужно? – Альдо попросил с тобой поговорить, и тут до меня дошло, какой я мерзавец. Я совсем о тебе позабыл.

– Ты просто не привык, что у тебя есть хоть какая-то сестра… – кузина остановилась, глядя на серый, испятнанный черным ствол. – Белка… Раньше я любила кормить белок, и здесь, и в Гайярэ… Ты ведь помнишь Гайярэ?

– Плохо, – признался Иноходец, – я ведь редко к вам ездил. Мишель ваши холмы любил, я – нет.

– Любил, – повторила бывшая королева. – Мишель любил… Как он погиб?

– Я не видел! – Легкий зимний ветерок вдруг стал горячим и липким, запахло порохом и болотной гнилью. – Мы были с отцом, я и Мишель, потом Кавендиш удрал. Отец послал меня к Сержу, я там и остался. Мы держались, сколько могли, к полудню Серж велел отходить, но его почти сразу же убило. Отряд повел я, мы обходили трясину, одна кобыла, серая, с белой звездочкой на лбу, обезумела, бросилась в топь вместе с всадником… Это последнее, что я помню. Я пришел в себя на какой-то телеге, без сапог…

Про отца и братьев я узнал в Агарисе… Нет, об их смерти говорили еще в дороге, но я надеялся, ведь среди мертвых называли и меня. Потом Матильда, то есть принцесса Ракан, сказала, что я остался один.

– Я тоже надеялась. – Катари слабо улыбнулась и пошла вглубь серо-черной аллеи. – Я надеялась… Говорили, кого-то из Эпинэ так и не нашли.

– Это был я, – зачем-то сказал Робер, – так получилось…

Бывшая королева снова остановилась.

– Почему мы