Шрифт:
Закладка:
Мы на метро вернулись в Сорбонну, где в Пантеоне с минуты на минуту должен был начаться симпозиум. В переполненном зале тем временем показывали слайд-шоу, друг друга сменяли фотографии истерзанной войной страны. «Биафра, Нигерия», – гласила программа, которую нам вручили на входе.
Мы с Адрианом заняли места рядом с несколькими врачами и журналистами и, взявшись за руки, внимательно слушали, как доктора и их сторонники излагают свои планы. Казалось, Адриан только об этом и мечтал. Я вдруг осознала, что и меня саму очень манит эта идея. Все эти врачи хотели не только обеспечить медицинской помощью страны и народы, которые в ней отчаянно нуждались, но и запечатлеть происходящее в мире – донести это горе и разруху до сведения западных стран. А для этого нужны журналисты и переводчики.
Адриан повернулся ко мне, и мы обменялись взглядами, в которых читалось наше общее будущее.
– Médecins Sans Frontières, – прошептал он. – Мне даже нравится название. Как это будет по-английски?
– «Врачи без границ», – прошептала в ответ.
– Чудесно, – выдохнул он и, склонившись ко мне посреди затемненного зала, обхватил мое лицо ладонями. – Я люблю тебя, Джени.
Сердцу вдруг стало тесно в груди. Подавшись вперед, я коснулась губами его губ.
– Я люблю тебя, Адриан. Очень сильно.
– Очень сильно, – шепотом повторил он и нежно поцеловал меня.
В этот миг я поняла, что стою на пороге величайшей истории в своей жизни.
Эпилог
Адриан
1975
Я наблюдал, как Джени танцует на полосе прибоя.
Из транзисторного радиоприемника, который я смонтировал сам, доносилась песня «Earth, Wind & Fire», однако Джени затерялась в своем собственном ритме. Глядя на гибкое тело, прикрытое лишь белыми полосками бикини, я хотел, невзирая на усталость, подняться с шезлонга и броситься к ней. Прикоснуться к влажной коже, солоноватой на вкус от воды залива Компонг Сом, и поцеловать в манящие губы. Мы оба работали в палатках: я – в отделении неотложной медицинской помощи в лагере беженцев, а Джени – в центре связи. Обычно она собирала волосы в хвост, и только по ночам, занимаясь с ней любовью, я мог зарыться пальцами в ее шелковистые пряди. Впрочем, нам дали целых два дня отпуска. Доктор Кушнер настойчиво сообщил, что нам необходимо отдохнуть, и в принудительном порядке освободил от работы. Поэтому теперь длинные золотистые локоны Джени рассыпались по плечам, переливаясь на ярком солнце, к которому я совсем не привык.
– Иди ко мне, – позвала она, разбрызгивая ногой бирюзовую воду.
– Не могу, – ответил я. – Я уже полгода не отдыхал при свете дня, и у меня нет сил даже сдвинуться с места.
– Прошлой ночью ты очень резво двигался, – заметила Джени, лукаво улыбнувшись.
Однажды я сказал ей, что она напоминает мне о белых пляжах, синей воде и жарком солнце. Возможно, где-нибудь в Калифорнии. Или на Таити.
О Камбодже я никогда не задумывался. И все-таки…
Я обвел взглядом белый песчаный пляж в форме полумесяца. Зеленая поляна позади нас постепенно переходила в лес. Отсюда до американской военной базы, от которой мало что осталось, было добрых полтора километра. Темно-зеленые джипы доставляли припасы из небольшого порта. На безмятежной воде стояли два корабля – военный и грузовой, – с такого расстояния больше похожие на игрушки.
Мы с Джени остались одни. По крайней мере, насколько это было возможно в непосредственной близости от нашего лагеря. Да и другие счастливчики, которым тоже достался заслуженный отдых, резвились в прибое. Судя по всему, здесь процветала негласная договоренность делать вид, что остальных просто не существует.
Впрочем, когда я наблюдал за Джени, то и впрямь чувствовал, что мы одни на всем белом свете. Проблемы камбоджийских беженцев, над решением которых мы работали, казались сейчас безмерно далекими. Я видел лишь Джени, а в одурманенном жарой и измученном сознании вспыхивали одна за другой картины прошлого, которые и привели нас к нынешней жизни.
Картину отца «Кхмер» продали за миллион франков. Благодаря этим деньгам я отыскал подходящее место, где работали профессионалы, способные обеспечить отцу надлежащую заботу и присмотр. Там даже имелась программа арт-терапии, и я надеялся, что со временем папа сможет отыскать и собрать воедино все частички себя, которые разрушила война.
Мама навещала отца каждую неделю, хоть и писала, что это дается ей нелегко. Ее мучило чувство вины за то, что она бросила его после того, как он сломленным вернулся с войны. Я представлял, что она сидит рядом, пока отец рисует, что-то бормочет или просто ничего не делает. И пусть порой казалось, что до него никак не достучаться, я-то знал, как ему важно ее присутствие.
Софи все же сумела переубедить маму и поступила в Сорбонну, где начала изучать политологию. Она пока не решила, чем будет заниматься в будущем, но не сомневалась, что сможет отыскать для себя что-то полезное и важное. Пока ей этого было вполне достаточно.
Тогда, в 1970 году, команда «Пари Сентрал» выиграла финальный матч, в котором я не смог принять участие, и, набрав сорок восемь очков, разделила с другой командой третье место. Однако, поскольку обладали преимуществом по количеству забитых за сезон мячей, ребята вышли во вторую лигу. Они несколько лет удерживали свои позиции, но недавно Роберт написал, что команда вновь в шаге от продвижения. На этот раз в первую лигу.
От этой новости немного саднило внутри, словно от прикосновения к почти зажившему синяку. Я мог бы быть с ними на поле, в окружении тысяч зрителей, которые сердцем и душой болели за свою команду и, затаив дыхание, наблюдали за игрой. Но вместо этого я окончил медицинский и в компании Джени – не успели высохнуть чернила на дипломе – присоединился к «Врачам без границ».
Мы уже полгода жили в Камбодже и ухаживали за больными и ранеными жителями, бежавшими от «красных кхмеров[62]». Когда пал Сайгон[63], три миллиона человек подались в бега, надеясь укрыться в Китае или Таиланде. И мы помогали им в этом путешествии, следили, чтобы они добрались до безопасного места в целости и сохранности. Это удавалось не всем, однако мы не бросали их на произвол судьбы.
Но сегодня, в один из двух дней, когда мы были
