можно сделать, – окружить дом подобием юбки из водонепроницаемого бетона и надеяться, что стены постепенно просохнут.

Из руководства по благоустройству домов он узнает, что на каждый квадратный метр бетонной подушки уходит три мешка песку, пять мешков щебня и один мешок цемента. Он подсчитывает, что, если толщина его бетонной «юбки» составит десять сантиметров, ему понадобится тридцать мешков песку, пятьдесят щебня и десять цемента, а для того, чтобы доставить их сюда на пикапе грузоподъемностью в одну тонну, придется шесть раз съездить на склад строительных материалов.

Примерно в середине первого дня работы до него доходит, что он ошибся, и самым злосчастным образом. Либо он неправильно понял сказанное в руководстве, либо перепутал в своих расчетах кубические метры с квадратными. Чтобы залить бетоном площадь в девяносто шесть квадратных метров, цемента требуется гораздо больше, чем десять мешков, – и песка со щебенкой соответственно. Стало быть, и на склад придется съездить отнюдь не шесть раз, и на работу потратить больше нескольких уик-эндов.

Неделю за неделей он, используя лопату и тачку, перемешивает песок, щебенку, цемент и воду; заливает блок за блоком жидким бетоном и разравнивает его. Спина болит, предплечья и запястья одеревенели настолько, что он с трудом удерживает в пальцах ручку. А главное, эта работа наскучивает ему. И все-таки несчастным он себя не ощущает. Он занимается тем, чем людям вроде него следовало начать заниматься еще в 1652-м, а именно сам исполняет необходимую для продолжения его жизни грязную работу. На самом деле стоит ему забыть о том, сколько времени у него на это уходит, как он начинает получать удовольствие. Существует такая штука, как хорошо уложенная бетонная плита, и эта ее хорошоуложенность видна каждому с первого взгляда. Плиты, которые он укладывает, будут лежать здесь и после того, как завершится срок аренды им этого дома, а может быть, и после того, как завершатся его земные сроки, а это будет означать, что ему удалось, в определенном смысле, обмануть смерть. Можно, пожалуй, так и продолжать всю оставшуюся жизнь укладывать плиты и каждую ночь спать крепчайшим сном, устав от тягот честного труда.

Сколь многие из оборванных рабочих, проходящих мимо него на улицах, принадлежат к когорте тайных творцов того, что их переживет: дорог, стен, пилонов? В конце концов, бессмертия своего рода, ограниченного бессмертия, достичь не так уж и трудно. Почему же в таком случае он упорствует, покрывая закорючками бумагу в слабой надежде на то, что люди, которые даже еще и не родились, дадут себе труд разбирать их?

Расширить: его готовность хвататься за исполнение не продуманных толком планов; поспешность, с которой он подменяет творческий труд занятием, никаких мыслительных усилий не требующим.

16 апреля 1973

Та же самая «Санди таймс», которая не только выставляет всем напоказ страстные романы провинциальных школьниц с их учителями, печатает фотографии надувших губки старлеток в скудных бикини и позволяет себе откровенно рассказывать о зверствах сил безопасности, сообщает, что министр внутренних дел пожаловал Брейтену Брейтенбаху визу, которая позволит ему вернуться на родину и навестить стареющих родителей. «Виза сострадания», как ее называют, распространяется не только на Брейтенбаха, но и на его жену.

Брейтенбах много лет назад покинул страну, чтобы жить в Париже, а вскоре после этого основательно подмочил свою репутацию, женившись на вьетнамке – иными словами, не на белой женщине, а на азиатке. И он не только женат на ней, но, если верить его стихотворениям, в которых она фигурирует, питает к жене страстную любовь. И тем не менее, говорится в «Санди таймс», сострадательный министр разрешил этой чете провести в стране тридцать дней, во время которых с так называемой миссис Брейтенбах будут обходиться как с белой женщиной – временно белой, почетно белой.

С момента их появления в Южной Африке за Брейтеном и Иоландой – он смуглый и красивый, она нежная и прекрасная – по пятам следуют журналисты. Мощные объективы фиксируют каждое сокровенное мгновение пикника, устроенного для этой четы друзьями, или ее спуска на байдарке по горной речке.

Брейтенбахи появляются на проходящей в Кейптауне литературной конференции. В зал битком набиваются люди, желающие поглазеть на знаменитость. В своем выступлении Брейтенбах называет африкандеров незаконнорожденным народом. Именно потому, что они незаконнорожденные и стыдятся этого, говорит Брейтенбах, африкандеры и составили невыполнимый план насильственного разделения рас.

Речь встречают бурной овацией. Вскоре после этого он и Иоланда улетают к себе в Париж, а воскресные газеты возвращаются к своему привычному меню из порочных нимфеток, блудливых супругов и государственных убийств.

Исследовать: зависть, которую белые южноафриканцы питают к Брейтенбаху, его свободе разъезжать по всему свету и полученному им неограниченному доступу к прекрасной, экзотической сексуальной партнерше.

2 сентября 1973

Вчера ночью в Мюзинберге в кинотеатре «Империя» показывали ранний фильм Куросавы «Жить». Тучный и тусклый чиновник узнает, что у него рак и жить ему осталось всего несколько месяцев. Он ошеломлен, не понимает, что ему с собой делать, за что ухватиться.

Он приглашает свою секретаршу, энергичную, но безмозглую девицу, выпить с ним чаю. Когда она пытается уйти, он удерживает ее, схватив за руку. «Я хочу быть таким же, как вы! – говорит он. – Но не умею!» Эта ничем не прикрытая мольба отталкивает ее.

Вопрос: Как повел бы себя он, если бы отец вот так же схватил его за руку?

13 сентября 1973

Ему звонят из бюро по трудоустройству, в котором он оставил сведения о себе. Одному клиенту требуется мнение специалиста, касающееся лингвистических тонкостей, плата почасовая – его это не заинтересует? Тонкостей какого рода? – осведомляется он. Этого в бюро не знают.

Он звонит по номеру, который дает ему бюро, договаривается о встрече, едет в Си-Пойнт. «Клиентом» оказывается женщина шестидесяти с чем-то лет, вдова, чей супруг, покинув наш мир, оставил свое весьма немалое состояние трастовому фонду, которым управляет его брат. Разгневанная вдова решила оспорить завещание. Две адвокатские фирмы, в которые она обращалась, посоветовали ей отказаться от этой мысли. Завещание неоспоримо – так ей там сказали. Тем не менее сдаваться она не желает. Адвокаты, убеждена вдова, неправильно истолковали сказанное в завещании. И она, махнув на них рукой, решила обратиться к специалисту по лингвистике.

Сидя за столом, на котором стоит поднесенная ему чашка чая, он читает завещание. Оно недвусмысленно. Вдова получает квартиру в Си-Пойнте и определенную сумму денег. Все остальное состояние отходит трастовому фонду, доход с которого поступает в распоряжение детей завещателя от первого брака.

– Боюсь, ничем вам помочь не смогу, – говорит он. –