Шрифт:
Закладка:
Процесс пищеварения, по мнению великого римского врача, начинается во рту: там пища претерпевает не только механическую обработку, но и некие другие «изменения».
Гален четко осознает, что на разных этапах пищеварительного процесса пища меняется не только механически, но и субстанционально: «Итак, давайте рассмотрим, насколько желудок изменяет пищу: в желудке она подвергается изменению больше, чем во рту, и меньше, чем в печени или венах. Ведь это последнее изменение доводит пищу до состояния крови, между тем как во рту пища, хотя и принимает другой вид, до конца не преображается. Об этом можно заключить по крупицам пищи, которая застряла между зубами и оставалась там всю ночь. Хлеб уже не прежний хлеб, а мясо — не прежнее мясо, они издают запах, наподобие того, как пахнет изо рта животного, подверглись разложению и гниению и несут на себе печать тех качеств, которые присущи животной плоти. Ты можешь оценить степень изменения пищи во рту, если, пожевав пшеницу, приложишь ее к еще не созревшим чирьям, ведь ты увидишь, что смешанная со слюной пшеница быстро изменяет и размягчает чирьи, чего она сделать не в состоянии, если смешать ее с простой водой. Не удивляйся этому, ведь та слизь, что содержится во рту, — это и лекарство, помогающее от лишаев, также она быстро действует против скорпионов и убивает ядовитых тварей: одних сразу, других — через некоторое время, однако всем без исключения наносит вред» (III, 7, 162–163 К). Гален практически высказывает гипотезу, которая в XX в. была подтверждена открытием ферментов и защитных свойств слюны. Он разбирает процесс обработки пищи в желудке, указывая на то, что именно на этом этапе пища претерпевает наибольшую (по сравнению с предшествующим этапом — ротовой полостью и последующим — кишечником) степень изменения.
Гален прекрасно понимает условность формулировки о пище, «перевариваемой в желудке», он видит эту проблему комплексно: «Разумеется, в точности эти процессы невозможно сравнивать, если под желудком мы подразумеваем и флегму, и желчь, и пневму, и теплоту, и всю, собственно, материю желудка. А если, наряду с желудком, учитывать также прилежащие внутренние органы, расположенные вокруг него, точно множество очагов вокруг одного большого котла (справа — печень, слева — селезенка, сверху — сердце, а вместе с сердцем — грудобрюшная перегородка, подвешенная в постоянном движении, да еще сальник, укрывающий все эти органы), то ты можешь не сомневаться, что пища, переваренная в желудке, подверглась грандиозному изменению» (III, 7, 163–164 К).
Читая Галена, лишний раз убеждаешься в несостоятельности рассуждений многих философов науки о будто бы существовавшем радикальном отличии картины мира ученых Античности от картины мира их коллег, трудившихся в XVIII–XIX вв. Возможно, этот тезис и верен по отношению к истории физики или математики, но некорректен по отношению к истории медицины: это доказывают переведенные на русский язык трактаты Галена (текст «О естественных функциях» является очередным тому подтверждением).
Очевидно, что Гален догадывается о многом, хотя и не может экспериментально подтвердить значительную часть своих гипотез. Происходит это не из-за разницы между «технэ» Античности и самоуподоблением ученого Богу, присущим и ментальности XIX в. Проблема — в ограниченном техническом арсенале Галена и неразвитости в его время других естественнонаучных дисциплин (прежде всего химии). Великому римскому врачу просто не хватает практических инструментов верификации своих идей, а эти идеи сами по себе следует оценивать как во многом соизмеримые с современной научной картиной мира врача-исследователя.
Гален справедливо указывает на качественный субстанциональный (а не только механический) характер переработки пищи в желудке — иначе как она «может превратиться в кровь, если она не подверглась такому изменению». По его мнению, менее глубоким (по сравнению с желудком), но все-таки серьезным изменениям ненужный для усвоения организмом остаток пищи подвергается в кишечнике (фекалии не образуются сразу в тонком кишечнике). Суждение о том, что пища в желудке не изменяется качественно, а в тонком кишечнике приобретает форму испражнений, кажется Галену абсурдным именно в силу его представления о физиологических процессах. Его учение о качественных (современный врач скажет «химических») изменениях пищи в процессе пищеварения глубоко рационально: «Откуда берется противоположное мнение, что хлеб, целую ночь пробыв в желудке, еще продолжает сохранять свои первоначальные качества, а едва попадет в кишечник, тотчас становится калом? Ведь если столь долгое время не способствовало его изменению, короткого точно будет недостаточно, а если короткого промежутка времени достаточно, чтобы завершить процесс, то длительного тем более для этого хватит! Разве пища изменяется в желудке каким-то иным способом, а не тем, который связан с природой изменяющего органа? Или это такое изменение, что оно не соприродно телу животного? Это совершенно невозможно, ведь пищеварение — это изменение качества на соприродное питающемуся. А если именно это и есть пищеварение и пища, как было показано, при изменении в желудке получает качество, соответствующее тому животному, которому она предназначена, этого достаточно, чтобы доказать, что в желудке идет процесс пищеварения» (III, 7, 164–165 К).
Далее Гален кратко, в полемическом ключе, упоминает о взглядах Асклепиада и Эрасистрата на проблему переваривания пищи в желудке.
Асклепиад считал, что «ни отрыжка, ни рвотная масса» не свидетельствуют о качестве переваренной пищи. Данные вскрытий, показывающие глубокие, качественные (нормальные и патологические) изменения пищи в желудке, также не являются для Асклепиада серьезным аргументом. Это понятно: Асклепиад придерживался весьма радикальных атомистических взглядов. Как я уже указывал, атомистическая натурфилософия объяснила жизнедеятельность живого организма очень грубо, но по-своему логично. В рамках атомистической натурфилософской доктрины и анализ выделений, и результаты вскрытий не могли быть экстраполированы на жизнедеятельность организма. А если факты упрямо свидетельствовали об истине — тем хуже для истины! Именно поэтому Асклепиад, стоявший на позициях в высшей степени спекулятивной теории, пытался выдумать теорию об улучшении качества пищи в желудке — вполне естественное развитие атомистического образа мыслей.
Эрасистрат яростно выступает против метафоры, встречающейся в «Корпусе Гиппократа», согласно которой процесс переработки пищи уподобляется варке. Если верить Галену, то основной аргумент Эрасистрата состоял в том, что внутреннего тепла, находящегося в желудке, для варки недостаточно.
Гален указывает на умозрительный характер этого спора: проблема в том, что пища в желудке изменяется
