– Я, что ли, виноват, если из трех акаций, обозначенных на карте этого проклятого миссионера, одна исчезла! Вы, я вижу, от жадности поглупели. Вместо того чтобы хныкать, вы бы лучше пораскинули мозгами, как нам отсюда выбраться и начать новые поиски, когда взойдет солнце.

– Довольно, старый мошенник! Какое право вы имеете давать нам советы и упрекать нас?.. И нечего лезть в карман за револьвером! Вы пикнуть не успеете, как попадете к аллигаторам. Вон они – плещутся! Об этом я сам позабочусь. Так и знайте!

– Вы?

– Да, я, черт вас возьми! Не знаю, что меня удерживало от этого до сих пор!.. Как подумаю, что я имел глупость верить всем вашим небылицам, всему, что вы брехали об этой вашей грязной тряпке!.. Вы ее прячете, как святыню, будто по ней в самом деле можно найти клад, за которым мы гоняемся!..

– Корнелис прав, – согласился Питер. – Вы, европейцы, только о том и мечтаете, чтобы спекулировать на нашей шкуре, вы нас грабите и обираете… Да и вообще нельзя верить людям, которые знают грамоту.

– Правильно! – перебил его Корнелис. – На кой черт нужна грамота таким ребятам, как мы, с такими руками и ногами?

– На кой черт она нужна людям, которые умеют сразу найти верную дорогу для пули?..

– И для которых топор в тридцать фунтов все равно что соломинка!

– Взять хотя бы Клааса. Вот кто понимает толк в жизни!..

– И вместо того чтобы настраивать нас против брата, сеять среди нас раздоры и распылять наши силы, разве не было бы умней действовать всем сообща?

Его преподобие выслушивал упреки с полнейшей невозмутимостью. Он уставился на обоих буров своими стальными глазами и как будто собирался дать резкую отповедь.

Но позади него внезапно раздался взрыв смеха, и слова, которыми его преподобие рассчитывал испепелить бунтовщиков, застряли у него в горле.

Если бы внезапно появился вооруженный отряд негров или напали дикие звери, трое белых не были бы захвачены врасплох, они сумели бы защититься. Но раскат веселого смеха здесь, в этом месте и в это время, привел их в состояние, близкое к столбняку. В особенности были ошеломлены буры. Братьям, воспитанным вдали от цивилизации, в атмосфере самых грубых предрассудков, сразу померещилось, что дело не обошлось без вмешательства сверхъестественной силы. И в самом деле, разве живой человек осмелится так дерзко смеяться над двумя страшными бандитами, перед которыми трепещут все авантюристы в округе?

Что касается его преподобия, то он был чужд таких ребяческих слабостей, однако даже его охватило какое-то зловещее предчувствие, и, быть может, впервые в жизни он испытал страх.

Побороть этот страх его преподобие не успел – времени не хватило.

Смех прекратился. Под чьими-то резкими шагами захрустели ветки, и в полосе света возникла фигура человека высокого роста, одетого по-европейски и с тяжелым карабином за спиной. Едва увидев, что призрак имеет облик живого человека, братья-буры вскочили, точно их подбросило пружиной. Но, заметив, что человек этот один, они не сочли нужным взяться за оружие. Они опустили ему на плечи свои тяжелые руки, видимо ожидая, что, несмотря на свое атлетическое сложение, свидетельствующее об исключительной силе, он согнется, как тростник.

Правда, Корнелис умел одной рукой повалить быка, взяв его за рог, а для Питера было забавой остановить на бегу жеребца-трехлетку, схватив его за заднюю ногу. Но незнакомец оказался крепок, как железный столб. Белые дикари были изумлены и снова подумали, нет ли здесь все-таки сверхъестественной силы.

Однако человек, который стоял перед ними, явно был из костей и плоти. Корнелис и Питер очень скоро в этом убедились. Незнакомец без видимых усилий высвободился, сложил руки на груди, моментально занял безупречную позицию для бокса, и тотчас его кулаки, выбрасываемые вперед с большим умением и непреодолимой силой, стали обрушиваться на Корнелиса и Питера, как молоты.

Корнелис, получив сильный удар в живот, простонал «ах!», всплеснул руками, шлепнулся, как туша, и растянулся во весь свой рост.

– Он и так одноглазый, не надо выбивать ему второй глаз, – пробормотал боксер.

Питер хотел сделать быстрый бросок в сторону, но не успел: он получил такой удар по лбу, точно его хватили дубиной. У него сразу подкосились ноги, он вскрикнул и свалился на своего старшего брата, который все еще не очнулся.

А сам боксер оглядел эту живописную картинку и, как бы не замечая его преподобия, у которого зубы стучали от ужаса, сказал:

– Прекрасный двойной удар! Мой первый учитель Вильям Гаррисон был бы вполне доволен, если бы старый Колкрафт не оказал этому достойному человеку последнюю услугу в Ньюгейте.

Услышав имя Вильяма Гаррисона, его преподобие вскочил, как если бы у него над самым ухом выстрелили из револьвера. Он бросился к незнакомцу и, задыхаясь, пробормотал:

– Вы сказали… Вильям… Гаррисон?..

– Молчать, мошенник! – строго оборвал его незнакомец. – Будешь говорить, когда тебя спросят. Отдай оружие!.. Живей!..

Его преподобие обезумел от страха и отдал свой револьвер.

– Так. Это не все. Мне нужна карта местности, о которой вы только что говорили.

– Но…

Его преподобие пытался протестовать, однако все его нахальство пропало – оно уступило силе.

– Живей, говорю! – понукал незнакомец. – Я никогда не повторяю своих приказаний два раза.

Его преподобие, трясясь всем телом, отдал карту.

– Так… Пока довольно, – сказал незнакомец. Видя, что буры все еще лежат неподвижно, он прибавил: – Надо привести их в чувство. Чего они валяются, как телята?

Но его преподобие был слишком ошеломлен и не понял, чего от него хотят.

– Ну-ка, нечего ломаться! – крикнул незнакомец. – Ты ведь знаешь, как действуют в таких случаях на золотых приисках. Чем проще, тем лучше… Не бойся, они живы! Я убиваю кулаком, только когда хочу этого. Расстегни им куртки. И рубашки… Раскрой грудь… А теперь возьми головню и нажми… крепче… так, чтобы прожгло шкуру.

Раздалось шипение, послышался тошнотворный запах обожженного мяса, но Корнелиса и Питера этот лечебный прием вернул к жизни, и они стали выть и рычать как одержимые.

– Вот и хорошо! – с саркастическим смехом сказал боксер. – А теперь встать! И избавьте меня от вашего пения! Иначе я вам быстро заткну глотки!..

Корнелис и Питер были подавлены этим повелевающим тоном, впервые в жизни укрощены и, превозмогая страшную боль от ожога, сразу покорно замолчали. События развернулись с такой быстротой, удары, которые посыпались на братьев, были до такой степени сильны, что мозги у буров уже не работали, да и дышать