– Потому что ты мой ученик! Официально! Ясно! – ой-ой… Как наиграно. А, может, ты планируешь затянуть меня в Храм? Или нет… Не уверен. Но стоит относиться к Абтармахану поаккуратнее. Хотя пока что это и не важно: учит он всё равно на совесть.

– Ясно-ясно, – приподнимаю руки перед собой. – Итак?..

– Для начала, объединение с духом, – брахман достал из мешка, который принёс с собой, небольшую плошку, завёрнутую тканью. Развернув, он поставил её передо мной. Краска? Стоп… Объединение, краска… Я покрылся холодным потом.

– Это…

– Это то, о чём мы с тобой говорили. Мне нужна твоя спина. Голая. И не трясущаяся!

– Да не ори ты так… – я сел на коленки, повернувшись спиной к нему. Руки сжались в кулак. Абтармахан аккуратно рисовал нужные символы на моих плечах, спине, руках… Мне было откровенно страшно. Ещё недавно практически такую же вязь я выводил на пленном мальчишке-эмушите. Но то – другое. Мой страх идёт из давних времён, когда меня хотели скормить демонам, когда я сбежал от рабства и незавидной участи. Меня буквально изнутри жгла мысль о том, что кто-то прямо сейчас будет посягать на мою свободу не снаружи даже, а изнутри. Что чёртов обезьян сейчас вселится в меня, а потом…

– Готово. И да. Шак’чи был только с джунуюдха. Так что процесс контролируй сам. Ну?

Кажется, последнее слово было для обезьяна. Все линии, которые провёл брахман, вспыхнули на коже. Они буквально выжигали те участки тела, где находились. По всему телу начались спазмы. Меня начало жечь. Сильно жечь. Везде. Боль затопила сознание. Я чувствовал ужасный жар, а руки и ноги внезапно перестали подчиняться. Словно кто-то могущественный и злобный отнял саму возможность контролировать их, заперев меня в глубине собственного мозга…

Пожалуй, ужаса такого, какой меня затопил в тот момент, я не испытывал никогда. И именно ужас помог совладать с мощью обезьяна, влезшего в мою шкуру. Подобно человеку, совершающему невозможный прыжок через пропасть исключительно благодаря страху, я буквально вырвался из оков собственного разума, подчинив свои руки и ноги обратно. Судя по ощущениям, моё тело дёргалось в конвульсиях на земле, а во многих местах с меня вообще слезала кожа и появлялись ожоги. Но ощущения извне доходили плохо. Скорее уж я ощущал, что мы с Шак’чи снова бьёмся друг с другом. Нет, не физически, но само чувство напряжения, противостояния. Обезьян вообще никогда не был ведомым во время одержимости. Он просто не понимал, что тело может быть его, а управлять будет не он. А моё тело, вселившись, он воспринимал своим. А ещё он считал меня слабее себя, потому что регулярно меня побеждал. Только он забыл главное: все наши бои без исключения были после тяжелейших шоковых медитаций, с запретом применять чары… Я вообще не мог применять ничего, кроме ускорения праны. Теперь будет немного наоборот…

Мне было тесно. Само присутствие Шак’чи там, где ему быть не положено, давило, казалось, на саму душу. Ему, кстати, тоже было тесно. Мы оба боролись за пространство. За манёвр. За то, кто вольготно разляжется, слегка сдвинув ноги, а кто будет жаться на крохотном пятачке, который появился из-за этих сдвинутых ног, скрючившись в три погибели.

О, как давил обезьян. Мне казалось, что он бьёт меня со всех сторон, долбит посохом, руками, ногами, хвостом… Но он переоценивал себя. Я медленно и верно брал тело под собственный контроль, сжимая и зажимая Шак’чи. Он не мог никуда деться, нигде извернуться… И он не был готов к тому, что противостоять ему будет отточенный десятилетиями разум опытного мага.

Обезьян сдался спустя, по ощущениям, минут двадцать ожесточённой борьбы. Произошло это рывком. Ко мне просто внезапно вернулись все ощущения собственного тела, которые раньше «оттягивал» на себя Шак’чи, приглушая и ослабляя оные. Боль, жар, ожоги, облезшая кожа, сломанный ноготь, глаз, которым я упал прямо на песок, не сумев закрыть… Адская боль, тем не менее, не шла ни в какое сравнение с тем, что я нередко вынужден был испытывать. Но я не мог сразу её исцелить: для начала следовало разобраться в себе, а это ой как непросто, когда всё тело представляет собой один сплошной ожог. Внутри поселился жар. Словно настоящая топка: горяча чудовищно, но только подуй – и разгорится во сто крат горячее. Оттуда же шло чувство недовольства и раздражения пополам с растерянностью и злобой. Обезьян никак не мог понять, как он оказался в таком положении и почему именно он. А ещё в эту топку потихонечку текла моя прана. Очень медленно, небольшими порциями. Судя по системной оценке – около одной единицы в минуту-две. Но, чую, такая работа с Шак’чи мне будет обходиться дорого. Я смог приспособиться к новым ощущениям и активировать малое исцеление. Кстати, чувство было странное и необычное. Я словно бы… Не знаю… Отличалось всё так, будто я, к примеру, взял ложку, предварительно надев перчатки. Или смочив руки в смоле. Или ложка внезапно стала металлической, если какому-то богачу прийдёт в голову делать металлические ложки… Короче, вроде бы и то же самое, но отличия серьёзные, хотя, кажется, не особо мешают творить магию. Просто Шак’чи так или иначе взаимодействовал со всеми оболочками души. В частности, из моего ноуса к нему небольшими порциями текла обычная мана. А возвращалась огненная. Кстати, возвращалось чуть больше, чем уходило.

– …Чирррр! – я хотел сказать совсем другое, но из спазмирующего горла одновременно с рычанием и прокашливанием вылетело это. Внимательно наблюдающий Абтармахан, пару секунд повылуплялся на меня, а потом просто неприлично заржал. Я раздражённо на него глянул. По коже правой руки пробежало несколько огоньков пламени, которые я заметил глазами, но никак не ощутил. Кстати, днём было относительно прохладно, но сейчас я никакого холода или сырости не чувствовал: лишь иссушающий жар. Буквально иссушающий. Вода вокруг парила, потихоньку уходя. Моё тело было абсолютно сухим. Ни капли пота, ни капли жира. Ничего.

– Ха-ха… Эта макака плохо на тебя влияет! – выдал Абтармахан, вытирая слёзы, выступившие от смеха.

– Да пошёл ты… – горло как-то спазмировало, так что голос вышел не моим. Грубый, слегка рычащий. Но, удивительно, никаких проблем или боли я не чувствовал. А ещё от Шак’чи пришло желание врезать Абтармахану за «макаку». Мои руки даже дёрнулись слегка, но я тут же придавил обезьяна таким духовным прессом, какой только мог выдать. Даже на миг в груди ослабел жар, впрочем, тут же запылав вновь, источая злобу и раздражение.

– Пойду-пойду… А ты крайне успешен. Обычно адепты едва ли могут