идеи были воплощены людьми, напрочь отказывавшимися иметь с их автором какие-либо дела, прислушайтесь к моему совету. Со своей стороны обещаю, что слава великого философа и естествознатца вас не минует. Будут у вас и премии, и признание научного сообщества, но… и это я вам тоже могу обещать, всё это будет только в том случае, если вы перестанете относиться к работающим с вами людям, как к ресурсу, не стоящему ни внимания, ни упоминания. Неблагодарность вас не красит, Всеслав Мекленович. Честь имею.

Входная дверь хлопнула, и Грац остался в своём кабинете один. Обведя пустым взглядом помещение, он вздохнул и, потерев ладонями лицо, подошёл к окну, за которым уже вовсю буйствовала майская зелень. Неожиданная отповедь князя выбила профессора из колеи. Нет, будь на месте Старицкого кто-то иной, и Всеслав Мекленович просто пропустил бы нотации мимо ушей, но… князь не был каким-то посторонним стариком. Да, этого подтянутого седого мужчину с военной выправкой и стариком-то назвать невозможно! Но главное-то не в этом. С момента смерти отца, которого Всеслав безмерно любил и уважал, глава Железной своры Государя взял молодого, но очень амбициозного студента Хольмского университета под своё крыло. Именно под ненавязчивой протекцией князя Старицкого он с блеском защитил магистерское звание, а после получил и место на кафедре любимого университета. Молодой Грац рос в должностях, рос как учёный. Монографии и статьи, публикуемые во всех значимых научных изданиях, принесли ему известность и признание коллег, а с ними и определённый авторитет. Неудивительно, что получив степень доктора философии, Всеслав был практически одномоментно избран ординарным профессором на кафедре естествознания своего университета. А там и до адъюнкт-профессора[2] оказалось недалеко.

Так, в возрасте тридцати четырёх лет Всеслав Мекленович Грац достиг должности, к которой его отец шёл долгих двадцать пять лет. Но останавливаться на этом он, как, собственно, и его батюшка некогда, не собирался. В конце концов, должность должностью, но Грац намерен был снискать славу не только на поприще преподавателя, но и как учёный-исследователь. Более того, именно эта стезя привлекала его куда больше. А положение на кафедре… да, если бы не сопутствующие должности возможности, предоставляемые университетом, вроде собственной лаборатории и целой очереди из студентов и аспирантов, жаждущих стать помощниками в его исследованиях, Грац вполне был бы доволен и должностью экстраординарного профессора, что позволило бы ему уделять больше времени собственной научной работе, не разбрасываясь ещё и на преподавание… по крайней мере, в той же мере, в какой ему приходилось это делать, находясь на должности заместителя заведующего кафедрой естествознания. Но… фонды… Нет, так-то князь Старицкий мог посодействовать и в этом случае, но зачем Всеславу косые взгляды завидующих коллег? А в пребывании на должности адъюнкт-профессора, помощь покровителя оказалась практически незаметной для окружающих. Здесь знакомство со специалистами кафедры естествознания Каменградского университета, тут доброе слово от распорядителя государственного фонда научных разработок… и вот уже у молодого учёного в его лаборатории размещается новейшее оборудование, а на практику приезжают специалисты, выписать которых даже через Учёный совет Хольмского университета — задачка повышенной сложности. Удачно, да…

А ещё Виталий Родионович никогда не скупился на добрый отеческий совет и всегда, всегда притормаживал увлечённого своим делом Всеслава, когда тот готов был совершить очевидную глупость. Очевидную Старицкому, но становившуюся ясной самому Грацу лишь спустя некоторое время. И как умный человек, Всеслав Мекленович прекрасно понимал, что покровитель его, хоть и старается не вмешиваться в жизнь подопечного напрямую, оказывает ему неоценимую помощь, списать которую лишь на добрую память об отце — Меклене Францевиче — просто невозможно. Альтруизм? Ха, вот уж чего-чего, а этой черты князь Старицкий, по всеобщему убеждению, был лишён начисто. Но вот честность князя была известна не менее, так что, когда Грац задал мучивший его вопрос, он был уверен, что Виталий Родионович, в худшем случае, просто уйдёт от ответа. Впрочем, до этого не дошло. Князь честно ответил на вопрос подопечного и… тот воспарил!

Профессор, академик, это всё почётно и уважаемо, но… войти в историю страны как один из руководителей Железной своры Государя — это у-ни-каль-но. И Грац считал себя вполне достойным такого достижения. Стать главой научного крыла организации, против которой опасаются действовать придворные интриганы и промышленники, купцы и дипломаты? Организации, неофициально считающейся таким же столпом государевой власти, как армия и флот? Ха! Да это же мечта!

Собственно, именно поэтому, сейчас, нарвавшись на резкую отповедь князя, крайне редко позволявшего себе подобный тон в разговоре с сыном покойного друга, Грац воспринял сказанное ему крайне серьёзно, на корню задавив поднявшую было голову гордыню. Ведь для исследователя и учёного эмоции в анализе не подспорье, а помеха. Хотя, конечно, обидно было. Отчитали, как мальчишку… Эх!

С другой стороны, в недавнем разговоре с юношей, невесть как умудрившимся вернуться из путешествия в иной мир, Грац и в самом деле повёл себя несколько… неверно. Да и ассистенты в последнее время отчего-то стали относиться к нему как-то иначе. Может, и в самом деле стоит обратить больше внимания на социальное взаимодействие, а то ведь его увлечённость делом, в жертву которому Грац готов сам принести очень многое и требующий того же от окружающих, может сыграть с ним весьма дурную шутку. Да, собственно, уже! Иначе Виталий Родионович и не подумал бы его отчитывать. М-да… Надо, надо разобраться в себе.

* * *

Встреча, назначенная князем в Хольмском университете, началась вполне спокойно. Как говорится, ничто не предвещало… Вот только уже через час, когда я закончил повествование о наших со Светой приключениях в мире Словени и настала очередь профессора Граца делиться своими новостями, наш диалог свернул куда-то не туда. А когда распалённый собственной речью Всеслав Мекленович чуть ли не ультимативно потребовал предоставить ему Баюна для опытов и исследований, которые, дескать, способны сильно продвинуть его в понимании процесса перехода из одного мира в другой… я вспылил, даже не успев толком порадоваться, что не стал брать с собой на эту встречу Свету. Мне бы совсем не хотелось, чтобы она видела эту безобразную сцену. А побезобразничать я не отказался, да.

Сунул безумному учёному дулю под нос и пообещал, что кота он получит только через мой труп. И вот последовавший за этим моим утверждением взгляд Граца мне сильно не понравился. Прямо-таки до такой степени, что захотелось свернуть ему шею. Превентивно, так сказать.

Хорошо ещё, что свидетелем нашей ругани стал князь Старицкий. Виталий Родионович буквально в две фразы оборвал спор. Первой заткнув возмущающегося моей «узколобостью» профессора,