Это противостояние стало первым в ряду нескольких нашумевших дел о нарушении гражданских свобод в ходе войны. Статья I, раздел IX Конституции гласит, что «действие привилегии приказа habeas corpus не должно приостанавливаться, если только того не потребует общественная безопасность в случаях восстания или вторжения».

В определении суда от 28 мая Тони отрицал право президента приостанавливать действие этой привилегии. Положение, узаконивающее приостановление такого права, отмечал он, появляется в той части Конституции, где говорится о полномочиях Конгресса, — следовательно, только Конгресс может осуществить такой шаг. Кроме того, продолжал Тони, Конституция не дозволяет арест гражданских лиц армейскими офицерами без санкции гражданского суда, равно как и не разрешает держать гражданское лицо в заключении в течение неопределенного времени, не выдвигая ему обвинение[599].

Республиканская пресса осудила определение Тони как очередной образчик софистики защитников рабства. Линкольн отказался подчиниться этому решению. Несколько сообразительных специалистов по конституционному праву поспешили заявить в печати о поддержке позиции Линкольна. По их мнению, ссылка на местонахождение положения о habeas corpus в Конституции не является доказательной; приостановление этого права было вызвано чрезвычайными полномочиями, использованными в результате мятежа; президент является единственным лицом, которое может быстро принять решение в чрезвычайной ситуации, особенно когда Конгресс еще не собрался на свою сессию. Важнейшей задачей, которую решала приостановка права на habeas corpus, сделали вывод эти ученые юристы, была возможность брать изменников под армейскую стражу в ситуации, когда гражданские и судебные власти симпатизируют южанам, как это было в Балтиморе[600].

В своем послании специальной сессии Конгресса 4 июля 1861 года Линкольн уделил особое внимание «делу Мерримена». Президент видел свой первостепенный долг в подавлении мятежа, чтобы законы Соединенных Штатов соблюдались и на Юге. Его решение стало грозным оружием против мятежников. «Могут ли не исполняться все законы, кроме одного [habeas corpus], — риторически спрашивал президент, — и должно ли государство рухнуть, лишь бы этот закон соблюдался?»[601] Трудно сказать, чьи доводы — Тони или Линкольна — были логичнее, но первый не командовал войсками и не мог подкрепить ими силу своих аргументов, а второй мог. Через семь недель Мерримен был освобожден из форта Макгенри и ему было предъявлено официальное обвинение в окружном суде Соединенных Штатов, но до процесса дело так и не дошло, поскольку правительство понимало, что коллегия присяжных Мэриленда никогда не признает его виновным.

Пока в судах ломались копья, военные арестовали начальника полиции Балтимора, четырех полицейских комиссаров и несколько видных горожан, обвинив их в участии в беспорядках 19 апреля и предполагаемой подрывной деятельности. Дальше — больше. После победы конфедератов в битве при Манассасе 21 июля сторонники сецессии в Мэриленде снова подняли голову. Специальное августовское заседание легислатуры штата с пафосом осудило «великую узурпацию, несправедливое, тираническое поведение президента Соединенных Штатов»[602]. К моменту следующего чрезвычайного заседания, назначенного на 17 сентября, администрацию серьезно встревожили сообщения о возможности одновременного вторжения в Мэриленд конфедератов, восстания в Балтиморе и принятия акта о сецессии легислатурой штата. Союзные войска вошли во Фредерик (где заседала легислатура) и арестовали 31 сецессиониста вместе с большим числом предполагаемых соучастников, включая мэра Балтимора Джорджа Брауна. Все они были отправлены в тюрьму по меньшей мере на два месяца — до ноябрьских выборов в новую легислатуру.

Не вызвало удивления, что эти выборы принесли убедительную победу юнионистской партии. После выборов узники, считавшиеся менее опасными, были выпущены на свободу при условии принесения клятвы верности Соединенным Штатам. Большинство прочих были выпущены в феврале 1862 года на тех же условиях. Наиболее упорные оставались под стражей, пока в декабре 1862 года правительство не освободило всех политзаключенных в Мэриленде. Хотя Линкольн и оправдывал их долгое заключение «вещественными и безошибочными доказательствами» их «действенного и не подлежащего сомнению участия в вооруженном мятеже», правительство так и не предало огласке эти самые доказательства и не возбудило процесс против кого-либо из заключенных. Некоторые из них (возможно, и мэр Браун) были виновны в несколько больших грехах, чем сочувствие южанам или недостаток юнионизма, но, так или иначе, они стали жертвами охоты на ведьм, которая всегда начинается во время войны, в особенности гражданской[603].

В тысяче миль к западу от Мэриленда разворачивались столь же драматические, но куда более кровавые события, ознаменовавшие борьбу за удержание в составе Союза Миссури. Колоритные персонажи придали этой борьбе, пожалуй, даже больший трагизм, чем требовала ситуация. На одном полюсе находился губернатор штата Клэйборн Фокс Джексон, демократ и сторонник рабства, а также бывший вожак «пограничных головорезов». На другом — конгрессмен Фрэнсис Блэр-младший, имевший значительные связи в Вашингтоне в лице брата, генерального почтмейстера в администрации Линкольна, и отца, бывшего советником президента. Блэр использовал свое влияние для назначения капитана Натаниэла Лайона командиром подразделения, охранявшего казенный арсенал в Сент-Луисе (крупнейший арсенал в рабовладельческих штатах), где хранились 60 тысяч ружей и другое снаряжение. Янки из Коннектикута, фрисойлер, армейский ветеран с двадцатилетним стажем — Лайон, чьи ярко-голубые глаза в сочетании с рыжей бородой и командным голосом с успехом компенсировали его невысокий рост, обладал незаурядными лидерскими качествами и умел воодушевлять подчиненных. Он проходил службу в Канзасе как раз тогда, когда Клэйборн Фокс Джексон возглавлял шайки наемников рабовладельцев из Миссури. В 1861 году Лев и Лиса вновь встретились на поле брани во время конфликта, превзошедшего масштабы басни Эзопа.

В своей инаугурационной речи при вступлении в должность губернатора 5 января 1861 года Джексон обратился к миссурийцам: «Общее происхождение, стремления, вкусы, манеры и обычаи… связывают воедино братство южных штатов… [Миссури должен] своевременно заявить о своей решимости идти бок о бок с братскими рабовладельческими штатами»[604]. Вице-губернатор, спикер палаты представителей штата и большинство доминировавших в легислатуре членов Демократической партии стояли на тех же позициях, поэтому они были весьма разочарованы тем, что члены конвента, избранного для официального объявления о сецессии, разделяли юнионистские взгляды. Однако после захвата Самтера Джексон предпринял решительные шаги для присоединения Миссури к Конфедерации. Он установил контроль над полицией Сент-Луиса и мобилизовал милицию штата, состоявшую в основном из сторонников южан, которая вскоре захватила небольшой государственный арсенал в Либерти близ Канзас-Сити. 17 апреля, в тот же день, когда губернатор с презрением отверг призыв Линкольна о мобилизации, он послал письмо Джефферсону Дэвису с просьбой предоставить артиллерию для захвата сент-луисского арсенала. 8 мая несколько больших ящиков, на которых было написано «мрамор», но которые в действительности заключали в себе четыре орудия и боеприпасы, прибыли из Батон-Ружа —