И я перешагнул черту, за которой начинался Городок.

Городка не было. А был ли вообще Городок? Был, конечно, был. Но только не сейчас. А сейчас – пустота. Нет, не пустыня. Пустыня – это что-то понятное, физическое, физиологическое. Песок и чуть-чуть фауны. Здесь же царила умиротворяющая пустота. Пугающая пустота. Другая совсем пустота. Без пустоты как таковой. Ведь Городок остался прежним. И улочки, и дома. И березы с кипарисами. И васильки по соседству с кактусами. И вороны с колибри на одной ветке. И машины с печальными глазами брошенной когда-то собаки. Все то же… Но пустота.

Такой пустоты я никогда не видел. И такой тишины никогда не слышал. Мертвая тишина – не просто метафора. Это печальный факт, в котором я убедился сам. И дело не в раннем утре. Я кожей почувствовал, что пустота – в одиночестве домов. Дома без людей умирают. И где ты, мой дом?..

По моей коже пробежала прохладная дрожь. Дома как пустые гробницы. Они смотрели на меня опустошенными черными глазницами. И если бы умели плакать, то непременно бы заплакали. И умерли улицы. И умерли деревья и цветы. И умер ветер. Колибри, заметив меня, вспорхнули и улетели. Не отрывая от меня глаз. Вороны повернулись ко мне хвостами. Потом вспорхнули и улетели вслед за колибри. Наверное, туда, где можно умереть. Оставив меня совсем одного. Среди пустых гробниц…

Хлынул дождь. Он казался единственно живым в этом остывшем пространстве. И дома наконец-то заплакали. Из черных пустых глазниц потекли настоящие слезы.

Я юркнул за угол кафе, которое так же блестело пустыми окнами. Повернулся лицом к стене. Как при расстреле. И прильнул лбом к холодному кирпичу. Мне стало легче. И в меня не стреляли…

Не знаю, сколько времени я так простоял. Время для меня уже не имело значения. Оно умерло вместе со всеми. Я остался один.

Вдруг кто-то со всей силы потянул меня за руку. Я даже не успел опомниться и испугаться. Только резко оглянулся и… Лицом к лицу столкнулся с Ягой.

– О господи, Яга, Яга!..

Я целовал ее мокрые от дождя волосы, ее лопоухие уши, ее заплаканные глаза. Слава богу, она была настоящая. Без прикида Клеопатры. Черного парика и наведенных стрелок вокруг черных глаз. Клеопатрой она выглядела, если не смешной, то… Но об этом я ей никогда не скажу.

– Я знала… Я знала… Ты не мог умереть… Это было бы слишком просто!..

Она причитала совсем как Клеопатра. Или как девчонка из параллельного класса… Мне так захотелось дернуть ее за косичку. Но у нее не было косичек. И все равно она ужасно мне нравилась. Мы все во все времена одинаковы.

– С какой стати я должен умереть?.. Так ты меня похоронила? И поэтому плачешь?

– И поэтому, и по-другому. И с горя, и с радости.

Я со всей силы прижал ее к груди. Так, что ей было трудно говорить. Да и пусть лучше помалкивает.

– Яга, милая моя, как я рад… Сколько я передумал за это время…И предательницей тебя обзывал. И спасительницей. А потом вновь предательницей…

– Я не могла тебе всего рассказать. Да это было и не нужно. Меньше знаешь – легче дышишь.

– Я дышал здесь всегда тяжело.

– Но я знала, что потом ты обо всем догадаешься. Что я уже много знала о Городке. За это короткое время, когда тебя не было, столько стало известно! Главное – за это время удалось вычислить провокатора и предателя. Это Аристид. Поэтому я позволила тебе его убить. Прекрасно зная, что его убить невозможно. Хотя, как оказалось, он не из бессмертных. Но объяснить тебе все тогда… В тех военных условиях… Не было возможности. И не было времени. Все шло своим путем. И все это осталось в прошлом.

Я вновь со всей силы обнял Ягу. На радостях я готов был ее задушить.

– Или ты мне просто не доверяла?

– Как и ты мне…В Городке слово «доверие» навсегда утрачивает свой сокровенный, драгоценный смысл…И все же я тебе всегда доверяла, поверь… Драгоценный ты мой…

– Я тебе верю… Как хорошо, что это время стало уже вчерашним.

– А сегодняшнего времени мало, – тяжело дыша от моих объятий, сказала она. – Так мало времени. Мы скоро улетаем. И нам нужно успеть. Ведь все думают, что ты утонул, когда на берегу нашли твой пиджак. Только я не сдавалась, не верила… Только я…

– Кто мы? И куда улетаем? – Я освободил ее из объятий, и она шумно вздохнула.

– Домой, Гиппократ, домой. Мы все так хотели домой… Нам с тобой повезло больше остальных.

– Домой… Повезло? – хмуро повторил я.

Домой. Туда, где я наконец-то смогу припасть лицом к своей земле. И поцеловать свою землю. Туда, где закрыта дверь моего дома. И никто-никто меня не встретит. И даже никто-никто не залает при шуме моих шагов. И только гулкая тишина останется на мою долю.

В конце концов, и здесь есть земля, к которой я могу припасть хоть сейчас. И домов с запертыми дверями навалом. И гулкой тишины – хоть задохнись в ней… Так какая доля лучше? Или хуже? Или они равны?.. Но я не мастер по высчитыванию долей. А вот сердце что-то подсказывает. Ей-богу, сердце умеет подсказывать, не вру! Особенно когда сильно стучит… Я безоружен. У меня нет с собой даже тонометра.

– Ну же, любимый, быстрее! А то все без нас улетят!

Если любовь превращается в театр – это плохо. Если театр – в любовь. Это очень даже хорошо.

– Послушай… Как бы это тебе объяснить… Как бы…

– Прекрати! – Яга со всей силы стала трясти меня за плечи. – Опомнись! Там ты нужен, только там! Там – твоя жизнь!

– А моя смерть – тоже там?

– О боже, какой же ты дурак! Как будто тут нет смерти. Оглянись! Тут вообще пустота!

– Пустота, но не пустыня.

– Гиппократ, Гера, Герочка, ну пожалуйста! Я умоляю! Я люблю тебя, я волнуюсь за тебя!

– Я за себя тоже. Но за тебя – еще больше. Ты улетай с ними, Яга, улетай. Там ты в безопасности, и там твой дом.

– И твой тоже. Ты думаешь, там тебя не ждут? А как же Ада?

Яга, даже не моргнув глазом, упомянула Аду, лишь бы меня увезти. И наверняка знала, чертовка, что Ада так и осталась в прошлом.

– Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, – пробубнил я.

Мне с