Разумеется, я попросила Шарля проверить этого самого жениха сверху донизу, но ничего подозрительного не обнаружила. Самый обыкновенный мужчина, горожанин шестидесяти трех лет, обеспеченный небольшим городским домиком и живущий за счет торговли: он содержал лавку с тканями. Был женат. Двое взрослых сыновей уже отделены от отцовского хозяйства и давно женаты сами.

Все равно, когда я отпускала Нору, на душе у меня было беспокойно, мало ли что! Но все, слава Богу, сложилось удачно. Нора была счастлива, муж относился к ней с любовью и уважением, а я стала закупать в его лавке ткани для одежды прислуги, существенно увеличив годовой оборот.

Ко всеобщей радости, через два года Нора благополучно родила своему мужу сына и от счастья, как мне кажется, помолодела лет на пятнадцать. Элли иногда заезжала к ней по старой памяти выпить чашечку чая и посплетничать о своем девичьем.

А вот с Лестой все с самого начала было не так просто.

Помощник настоятеля городского храма сменился примерно через полгода после нашей с Шарлем свадьбы. Леста, которая всегда была достаточно набожна, в храм ходила регулярно, и долгое время я не замечала ничего необычного. Пока однажды не поняла, что уже третье воскресенье она остается дома.

На тот момент моя беременность Диконом подходила к концу, до родов оставалось меньше месяца. И хотя Шарль каждую свободную минуту проводил со мной, но все же днем обо мне всегда заботилась моя Леста.

Перебравшись в замок и получив неожиданно такой гигантский скачок в карьерной лестнице – став компаньонкой самой герцогини, она очень трепетно относилась к этому повышению. Первое время даже стала не в меру молчалива, стесняясь проскальзывающих по старой памяти деревенских словечек. Носила строгие платья, аккуратные прически. И хотя и раньше была мне преданна до последней капли, но сейчас, в ожидании моего первенца, кажется, беспокоилась даже больше меня.

Именно эта ее преданность мне и стала камнем преткновения. Каких усилий мне стоило добиться от нее правды, никто не знает. Могу только сказать, что в процессе разговора мне пришлось бессовестно прибегнуть к хитрости и шантажу.

Я допытывалась, не обидел ли ее кто-то в храме. Может, сказали что-то грубое? Может, попрекнули тем, что не является дворянкой? Может кто-то плохо пошутил? Леста молчала, как стойкий узник на допросе. В конце концов, я не выдержала и заворчала на нее, что она изводит и нервирует меня, слабую и беззащитную беременную женщину:

-- Я волнуюсь, а тебе наплевать! А для ребенка волнение очень вредно! Ты меня, наверно, до слез хочешь довести?!

Именно этот мелкий шантаж и “сломал” молчание Лесты.

Помощник настоятеля Кентон Эдвуд, восьмидесяти восьми лет от роду, крепкий седовласый мужчина, сделал моей компаньонке предложение руки и сердца. Был он вдов и бездетен, получал вполне пристойное содержание от храма и жил в обществе служки в маленьком домике на Храмовой улице. Домик он не арендовал, а выкупил в собственность, собираясь осесть в Энкерте навсегда.

Лесту это предложение привело в ужас: как же она уйдет и оставит бестолковую меня накануне родов?! У меня же нет никакого опыта с такими маленькими детьми. А если я что-то сделаю не так или слишком устану и недосмотрю, и произойдет еще что-то более ужасное?

Я слушала торопливые оправдания Лесты и испытывала одновременно чувство тепла и защищенности, понимая, что всегда, везде и при любых условиях эта чужая, в сущности, женщина будет на моей стороне. Просто потому, что любит меня.

Вторым же моим ощущением было недоумение. Я прекрасно помню, как она рассказывала о своей жизни, как готова была выйти замуж за какого-нибудь лакея, лишь бы иметь семью и свой дом. И вот сейчас она была согласна отказаться от собственной мечты, от мужчины, который был ей явно симпатичен, только чтобы оберегать меня.

Меня, у которой все сложилось так замечательно, у которой был Шарль и куча как прислуги, так и советчиков. Меня, которая была защищена в этой жизни гораздо лучше, чем сама Леста! Я испытывала одновременно благодарность и неловкость.

Мне хватило ума и опыта не начать уговаривать ее с наскока. Она оказалась гораздо более твердокаменной, чем я ожидала: почти год она не появлялась в главном храме Энкерта, а посещала маленькую церквушку на другом конце города, куда добираться надо было больше часа. И все это время я потихоньку, маленькими детальками и поступками доказывала ей, что я уже “большая девочка”.

Я помню, как помогала ей собираться в центральный храм первый раз после такого долгого перерыва. Это была моя собственная маленькая победа.

За время спокойной жизни она немного поправилась, морщины на лице слегка разошлись, а серебряно-седые волосы, уложенные в элегантную прическу, не только украшали ее, но добавляли респектабельности. По земным меркам я не дала бы ей даже полтинника.

-- Может быть, он уже и думать обо мне давно забыл… – Леста волновалась, как юная девушка.

-- Леста, не говори глупостей, – разумеется, с помощью агентов мужа я знала об этом помощнике настоятеля все, что только можно было узнать.

И что в молодости воевал и дослужился до сержанта, и что в храм пришел по велению сердца, и что прихожане на прошлом его месте службы плакали, расставаясь с ним… Кентон Эдвуд был действительно очень хорошим человеком, и я всей душой желала им с Лестой счастья.

Еще около полугода она ходила в центральный храм. А я каждое воскресенье требовала от Шарля отчета и вздохнула с облегчением первый раз, когда Леста позволила ему проводить себя до замка. Это была большая победа Кентона Эдвуда. И уже через три месяца он записался на прием в замок через канцелярию Шарля, указав, что желает поговорить с герцогиней фон Берготт.

Может быть, это и нарушало привычные местные правила социума, но я минимум раз в месяц бывала у Лесты дома. Разумеется тогда, когда ее муж был на