пять папских герольдов, одетых в длинные суконные лиловые платья, отделанные чёрным бархатом; они держат серебряные жезлы и кольчуги; четырнадцать барабанщиков в красной шёлковой одежде, украшенной золотом, следуют за ними, на их шляпах развеваются высокие плюмажи, и они держат знамя каждого из четырнадцати кварталов Рима.

Затем идёт оркестр папских трубачей в красной одежде с золотыми галунами.

За ними показываются апостольские камергеры, комиссар и фискал папской палаты, консисториальные адвокаты, капелланы семейства папы, тайные и почётные камергеры. Все эти чиновники одеты в чёрную, красную или лиловую одежду. Сорок офицеров римского войска, члены суда в сенаторских тогах, верхом на лошадях, покрытых чёрным бархатом, составители папских булл и разрешений, клерки палаты, капелланы, дворецкий, четырнадцать римских маршалов, четырнадцать квартальных надзирателей, римский губернатор, телохранители римского народа — между ними и губернатором часто остаётся свободное место; оно принадлежит сенатору, не участвующему в кавалькаде во избежание спора о местничестве между ним и губернатором.

Принцы папского трона, родственники папы, послы коронованных лиц с их свитой, два церемониймейстера папы, апостольский дьякон, несущий тронный крест, обращённый к папе и поддерживаемый двумя офицерами, держащими в руках красные палочки, предшествуют папе.

Значительное число прислуги и отрядов кавалерии замыкают шествие. Папу несут на носилках, окружённых великолепно одетыми дворянами, скороходами и начальниками отрядов. Швейцарская гвардия и две линии кавалерии сопровождают носилки, покрытые красным бархатом с золотой бахромой; папа сидит в них, одетый в белую сутану, в стихарь, епитрахиль, в короткую красную бархатную или атласную, смотря по времени года, мантию; на голове под красной шляпой у него красная скуфья.

Когда шествие святого отца останавливается перед главным порталом базилики, кардинал-архиепископ Святого Иоанна Латранского даёт ему приложиться к кресту; затем его сажают на высокий трон под портиком, там его облачают в папское одеяние и драгоценную митру. Каноники поклоняются ему и прикладываются к его ногам, кардинал-архиепископ держит речь от имени капитула и подаёт ему ключи от церкви. Один из них золотой, другой серебряный; оба они положены в серебряную вызолоченную чашу, наполненную цветами.

По окончании этих предварительных формальностей кардиналы облачаются; папе кадят фимиамом, он кропит святой водой, и затем его несут на троне на клирос; его сажают там под балдахином, поддерживаемым канониками Святого Иоанна Латранского; два кардинала-дьякона снимают с него митру, а он благословляет их.

Затем после пения гимнов и нескольких ектений, прочитанных кардиналами, папа, приведённый во дворец Святого Иоанна Латранского, с тиарой на голове, входит на кафедру, откуда благословляет всех присутствующих.

После этой церемонии папа раздаёт каждому кардиналу по золотой медали; в прежние времена щедро угощали народ.

Возле капитула число экипажей необыкновенно велико; они являются со всех кварталов города; все они наполняются лицами, приглашаемыми занять в них места; кардиналы особенно любезно предлагают свои многочисленные экипажи к услугам римской буржуазии и благородных иностранцев, расположение которых они желают приобрести.

В некоторых кавалькадах папа участвует верхом на лошади; в таком случае он одевается весь в белое, с белой шляпой на голове. Старинные кавалькады кардиналов славились своей роскошью и изяществом.

Все церкви, мимо которых проезжает папская кавалькада, бывают открыты; звонят в колокола; на пути встречаются многочисленные отряды войск.

Когда папа выезжает частным образом, он берёт с собою только часть своей свиты, и поезд его скромным образом состоит: из авангарда кавалерии, конюхов, герольдов, камергеров, крестоносцев, капелланов, капитана швейцарского отряда и двух гвардейских отрядов, окружающих коляску, носилки или карету, в которых папа обыкновенно выезжает. В свите находятся пажи, гайдуки и скороходы; при нём состоят кардиналы, министры, посланники и многочисленное дворянство.

Описывая папскую кавалькаду, Ноемия хотела только дать понятие об одном из самых блестящих, самых пышных проявлений римской роскоши. Что касается резкого противоречия между этим тщеславием и чванством и святым смирением первоначального христианства, оно и без того бросается в глаза повсюду. Это святотатственное противоречие составляет главную характерную черту римской жизни, но в кавалькадах её высокомерие доходит до дерзости.

Есть ещё лишь один случай, где адская гордость папства проявляется ещё с большим бесстыдством, нежели в кавалькадах, — это в процессиях, где одни выказывают столько высокомерия, другие же, напротив, унижаются, где ясно видны плутни римского духовенства и глупость римского народа.

В кавалькадах хотят подражать триумфальным шествиям Древнего Рима, но за папской колесницей не пойдут ни пленные короли, ни побеждённые народы.

ГЛАВА XXV

РИМСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Что произошло между Ноемией и кардиналом Фердинандом? Впоследствии, быть может, мы узнаем это, но теперь это оставалось для всех тайной.

Разговор их продолжался около часу. Если б на лице молодой еврейки не была накинута вуаль, может быть, мы прочли бы на нём выражение спокойной покорности судьбе, всегда следующее за большой жертвой, но мы заметили бы также признаки внутреннего довольства, как бы после события, на всю жизнь обеспечивающего ей душевный покой.

Кардинал Фердинанд не мог скрыть испытываемой им радости; провожая молодую девушку, он в присутствии своих офицеров чрезвычайно любезно простился с нею и отправил своего секретаря просить тайной аудиенции у папы. Он получил её в тот же день. Все, кто видел его возвращающимся из Квиринала, заметили радостное выражение его лица и сочли это добрым признаком для карьеры молодого кардинала, до сих пор отличавшегося скромностью среди честолюбивых интриг Рима.

Ноемия вернулась в монастырь опять в сопровождении и под присмотром тех же двух монахинь; их суровые, угрюмые лица заставляли её опасаться новых притеснений по возвращении в монастырь; высокомерный, ледяной приём аббатисы не мог способствовать к её успокоению. Через несколько минут после её возвращения в келью настоятельница пришла к ней и сообщила, что посол кардинала Фердинанда привёз инструкции относительно её пребывания в монастыре. Она должна была пользоваться полной свободой, не нарушая, однако, правил и порядков монастыря; ей запрещался вход только в молельню и в места, где отправлялось богослужение. Во всяком случае, он приказывал обращаться с нею как можно снисходительнее и назначал для её местопребывания небольшое уединённое помещение. Заботы кардинала о прекрасной еврейке возбудили много сплетен, но при виде невозмутимой невинности Ноемии умолкали все злые толки. Настоятельница не скрывала досады, возбуждённой в ней приказаниями кардинала, и в душе намеревалась исполнять не их, а приказания синьоры Нальди и монсеньора Памфилио. Вынужденная кротко обращаться с ненавистной ей еврейкой, она занялась приготовлениями к постоянной мелочной мести.

Убежище, устроенное кардиналом для Ноемии, было прелестно. Оно состояло из маленькой комнатки, шириной в четыре метра и длиной от пяти до шести. Весь пол был устлан тонким соломенным ковром