для меня.

Председатель:

— Каким образом ваш муж поддался этому так поздно? Не хотел ли он забыться от семейных неприятностей?

Подсудимая:

— На это я ничего не отвечу.

Председатель:

— Ваше смущение доказывает, что вы не хотите сказать правды.

Подсудимая:

— Я не умею лгать.

Председатель:

— Следовательно, вы признаете, что внезапная страсть к пьянству у вашего мужа имела причину и что вы знаете эту причину?

Подсудимая:

— Да.

Председатель:

— В таком случае откройте ее суду.

Подсудимая:

— Нет, теперь не скажу… может быть, после… как мне вздумается. А пока я буду молчать.

Председатель:

— Но скрывать от правосудия истину или откладывать объявление ее означает преступное умолчание. Даже для вашей пользы я приглашаю вас к полной откровенности.

Подсудимая:

— Позднее я увижу, говорить или нет.

(Подсудимая отвечала на эти вопросы отрывистым, резким тоном и как-то рассеянно, чтобы не сказать — ненормально; надо принять к сведению, что Мария Фово не вполне владеет рассудком или преувеличивает свою ненормальность. Она смотрит то остановившимся, то блуждающим свирепым взглядом.)

Председатель:

— Итак, вы отказываетесь теперь объяснить причину пьянства вашего мужа? Жаль, что вы упорствуете в скрытности. Но оставим это. Вы бросили магазин, полюбовно разошлись с мужем и переселились жить к родителям, которых вскоре потеряли?

Подсудимая (вытирает слезы):

— Да, милостивый государь.

Председатель:

— Ваше приданое и большая часть наследства после родителей пошли на уплату долгов вашего мужа? Небольшую оставшуюся часть вы внесли за четыре года вперед в пансион за дочь. Следствие беспристрастно установило эти факты, делающие вам честь.

Подсудимая:

— Я сделала только должное. (С горькой иронией.) Я здесь, кажется, не для того, чтобы мне делали комплименты.

Председатель:

— Вы здесь для того, чтобы говорить и выслушивать правду, все равно, благоприятна она для вас или нет. После смерти родителей вы поселились в Сент-Антуанском предместье, недалеко от пансиона, куда вы отдали дочь?

Подсудимая:

— Да.

Председатель:

— Вы показали, что в это время встретились с девицей Дезире, старшей горничной герцогини де Бопертюи?

Подсудимая:

— Да.

Председатель:

— Следовательно, вы давно уже знали Бюисон?

Подсудимая:

— Дезире была моей молочной сестрой, и мы были очень дружны.

Председатель:

— Почему вам вздумалось поступить на ее место к герцогине де Бопертюи? Ведь вы раньше никогда не служили?

Подсудимая:

— Потому что мне не на что было существовать и потому что мне было приятней сделаться прислугой, чем умереть с голоду.

Председатель:

— Мне кажется, что вы говорите не всю правду. И вот почему. Слушайте меня внимательно. В найденной у вас при обыске записке девицы Дюваль она говорит о странной и печальной случайности, приведшей вас в дом тех, кто причинил вам все несчастья. Как вы объясните эти слова записки? До сих пор вы отказывались дать объяснение.

Подсудимая (резко):

— Я отказывалась отвечать, потому что говорить я считала для себя тогда неподходящим. И кроме того, я не доверяла судье, который допрашивал меня.

Председатель:

— Обвиняемый всегда должен верить в беспристрастие судьи.

Подсудимая (с иронией):

— Это легко говорить, а по заказу верить нельзя. Следователь говорил со мной строго, он замучил меня вопросами, прямо пытал меня. Я думала, что у меня расколется голова. Кроме того, я видела, что он уже считает меня отравительницей; и тогда я стала говорить только то, что хотела.

Председатель:

— Вы ошибаетесь. Никогда следственный судья не отнесется дурно к обвиняемому. До сих пор вы отказывались говорить правду. Не хотите ли теперь сказать ее?

Подсудимая (после долгого молчания говорит резко):

— А в самом деле, почему бы и нет?

Председатель:

— Прекрасно! Скажите.

Подсудимая (глухим голосом):

— Я сделала все, чтобы Дезире поместила меня горничной к герцогине, потому что это могло пригодиться для моих планов.

Председатель:

— О каких планах вы говорите?

Подсудимая (помолчав):

— Я хотела отомстить семейству герцогини де Бопертюи.

(Сильное волнение.)

Председатель:

— Подсудимая, взвешивайте хорошенько важность ваших слов; они могут иметь тяжкие последствия.

Подсудимая (с сардоническим смехом):

— Вы очень добры, принимаете во мне такое участие.

Председатель:

— Повторяю, взвешивайте свои слова. Обдумывайте их. Итак, вы признаетесь, что употребили все средства, чтобы войти в дом герцогини с целью отомстить ее семье?

Подсудимая (нетерпеливо):

— Я уже сказала, что да.

(Глубокое волнение, негодующий шепот. Обвиняемая смотрит безучастно; на слова защитника, который наклонился к ней и что-то говорит, она отвечает нетерпеливым жестом.)

Председатель:

— Но что могло вас побудить мстить герцогине? Какое зло она сделала вам?

Подсудимая (резким движением поворачивается к скамье, где сидит семья де Морсен, угрожающе указывает на нее и говорит):

— Семья герцогини де Бопертюи — причина всех моих несчастий.

(Члены семьи презрительно улыбаются. В зале движение глубокого изумления.)

Председатель:

— Вы в первый раз ропщете на семью герцогини де Бопертюи.

Подсудимая (насмешливо):

— Может быть. Нынче говоришь то, чего не сказала бы вчера.

Председатель:

— Объясните, какое же зло сделала вам семья герцогини?

Подсудимая:

— Я знаю хорошо, что бесполезно объяснять.

Председатель:

— В ваших же интересах, заклинаю вас, объяснитесь.

Обвиняемая:

— Может быть, позднее объясню.

Председатель:

— Подумайте хорошенько: ваши умолчания очень опасны для вас. Надеюсь, это заставит вас быть откровенней. Еще раз спрашиваю: каким образом семья герцогини могла причинить вам несчастья?

Подсудимая (с большим оживлением):

— Я жила спокойной, счастливой семейной жизнью. Мы с мужем любили друг друга. Князь де Морсен, отец герцогини, влюбился в меня; сначала он подослал ко мне одного человека с подлыми предложениями.

(На скамье де Морсен негодующий шепот. Княгиня де Морсен вскрикивает: «Слышите ли, что говорит это ужасное создание! Какова наглость!»)

Председатель:

— Я приглашаю родных пострадавшей удерживаться от выражения негодования, как ни законно оно. На показания подсудимой можно возражать, можно оспаривать их, даже опровергать, если они заключают в себе клевету. Но подсудимая свободна давать свои показания.

Какой-то господин, как нам сказали, кавалер де Сен-Мерри, говорит громко:

— Г-н председатель, нельзя же хладнокровно слушать, как поносят одного из самых уважаемых государственных людей, одного из самых знатных французских вельмож. И от кого же выслушивать поношение? От этой гнусной отравительницы?

Председатель (строго):

— Милостивый государь, вам не разрешено говорить. Здесь нет отравительницы: здесь подсудимая, обвиняемая в преступлении, и до приговора предполагается, что она невиновна. Если публика позволит себе еще подобные выходки, то я буду вынужден удалить нарушителей порядка, к какому бы классу они ни принадлежали.

(В глубине зала рукоплескания и одобрительный шепот.) Председатель останавливает и эту манифестацию и строгим тоном говорит Марии Фово:

— Подсудимая, думайте о том, что говорите. Вы осмеливаетесь возводить гнусное обвинение на князя де Морсена, одного из самых уважаемых в настоящее время людей, на главу знатной семьи, которой вы, как предполагается, причинили слезы и горе;