Шрифт:
Закладка:
Потом (после быстрой возни с Типом-из-аэропорта) она в одночасье обращается к «Вермишелю». И хотя он славный парень, то, как он выделывался, разъезжая на заднем колесе по щебенке, когда приезжал на мопеде, говорит мне, что, несмотря на девчачье имя, его можно считать «быком», «браконьером»… тогда как у меня на «Б» есть разве что, э-э-э, Би.
Я человек, открыто проявляющий чувства. И, силы небесные, я хочу чувствовать Хлою. Но не только физически… эмоционально тоже.
Делает ли меня способность к эмпатии непривлекательным?
Так или иначе… Все мои источники информации по данной теме – а именно статья под заголовком «Пять основных причин для развода», которую я прочитал вчера в самолете (любезно предоставлено «Дейли мейл»), – подводят меня к мысли, что женщины хотят мужчину, который «понимает» их эмоционально.
Как у Сэди с мамой. Женщины хотят, чтобы мужчина был их лучшей подругой.
Но как мы, мужчины, можем быть и тем и другим? Воплощать архетипичные качества мужчины и женщины одновременно???
Мне кажется, женщины на самом деле не знают, чего хотят. А значит, мы, мужчины, никогда, черт возьми, не сможем понять их правильно.
А папа, вне всякого сомнения, настоящий мужчина…
Что ж, вздыхаю я, остается надеяться, что мама знает, чего хочет.
Надеюсь, я донес свою точку зрения до папы. В конце концов, все это время на газонокосилке он, наверное, думал об этом. Думал о маме и обо мне, об Имми и Фреде и, надеюсь, теперь и о Хлое тоже.
О нашей семье.
Она, возможно, немного нестандартная, но это не означает, что она плохая или неправильная.
Мы – лучшая семья, какую я знаю. В самолете я вспоминал, как нам весело вместе. Как много мы смеемся. И как сильно я люблю его – моего папу. Понадобился «настоящий», чтобы заставить меня понять, как мне будет не хватать так называемого ненастоящего варианта, если его внезапно больше не будет рядом.
Что вполне возможно.
Если он выберет букву Р.
С самого начала он обращался со мной как с родным сыном. Он не относится ко мне как-то по-особенному. Его раздражает, когда на меня находит стих, но не потому, что я не его по крови, а просто потому, что я его сын и могу вызывать раздражение. И он раздражается – совсем как естественно раздражался бы любой родитель по крови.
Он – Уильям – несовершенен. У него свои недостатки. Как у всех нас – несовершенных людей. Включая маму.
Однако она – и он – скорее хорошие, чем плохие. И, возможно, это все, на что может надеяться человек, потому что я осознал, что мы все находимся на спектре с черным на одном конце и белым на другом. Большинство из нас, кажется, болтаются где-то посередине, отклоняясь то в одну, то в другую сторону в узких пределах.
И пока никто из нас не подбирается слишком близко к одной из крайностей… полагаю, с нами, в принципе, все в порядке. И я, и мама с папой, и даже Саша и зловещий Рупс (пока) где-то в центре.
Я мысленно собираю разбитые обломки статуи моей матери, но оставляю пьедестал позади. Отныне она будет стоять на собственных ногах. На земле – не святая и не грешница.
Просто человеческое существо, как папа.
И если – а это большое если – он решит, что может проглотить гордость и принять ее обратно, я попрошу его меня усыновить. Мы все оформим юридически, и в знак уважения и любви я возьму его фамилию и наконец стану полноценным членом нашей семьи.
«Александр Р. Кок». Кок – как повар на корабле. И, господи, хотел бы я, чтобы он поторопился и занялся тем, что предполагает моя новая фамилия – в смысле едой. В последний раз я ел вчера в самолете.
В общем, получается, я всю жизнь чего-то искал… а теперь нашел – и мне это совсем не понравилось. Ни капельки.
Я просто хочу обратно то, что у нас было.
Стоп! Папа стучится дверь. Сердце выскакивает из груди. Вообще-то оно на месте. Иначе бы я его поймал и съел.
– Да?
Папа заглядывает в комнату.
– Ты голоден? – спрашивает он.
– И еще как! – отвечаю я.
– Как насчет индийской кухни?
– Ага, конечно.
– Я подумал, хорошо бы взять что-то местное, пока можем, – острит он.
– Почему это?
Он на миг отводит взгляд, потом улыбается мне.
– Завтра утром мы возвращаемся в Страну Феты. Я только что забронировал билеты.
Тридцать один
Еще одним прекрасным утром Хелена проснулась, пораженная тем, как хорошо спала – и, как ни странно, как умиротворенно себя чувствует.
Она встала, надела трико и балетные туфли и спустилась на террасу. Начала с плие, и тело автоматически перехватило контроль, что освободило мозг и позволило ей думать.
Дом… Пандора… Инстинкт, предостерегавший от возвращения сюда, был прав. Шкатулка таки открылась. Ее запыленное содержимое было вытащено из темных углов и разлетелось, вызвав хаос и боль. Однако, как и в мифе, осталось только одно: надежда.
Больше не было секретов, нечего было скрывать, и никакие тени не преследовали ее. Что бы ни пришло – а она сознавала, каким ужасным, скорее всего, будет мир без Уильяма, – по крайней мере, это будет честно. Отныне в ее жизни будет только правда.
* * *
Алексис приехал в десять, когда Хелена, Имми и Фред завтракали на террасе.
– Привет, Лексис, – сказал Фред. – Ты принес мне подарочек?
– Фред! – пожурила Имми. – Он спрашивает об этом всех, кто приходит, и это очень невежливо.
Алексис тепло поцеловал Хелену в обе щеки.
– Как ты?
– Гораздо лучше. Спасибо тебе за помощь и прости, что сорвалась тогда с катушек.
– Какие бы это ни были «катушки», я понимаю, почему ты с них сорвалась. Когда твоему ребенку больно или он в опасности – это хуже всего. Я знаю, – согласился он.
– Кофе, Алексис? – важно спросила Имми, поднимая кофейник.
– Да, Имми, с удовольствием.
– Я принесу тебе чистую чашку с кухни, – сказала она, слезая со стула.
– Я тоже пойду. – Фред ушел за ней в дом.
– Право, Хелена, твои дети восхитительны.
– Для разнообразия я согласна. Последние двадцать четыре часа они были настоящими ангелами.
– Вероятно, они знали, что надо помочь маме.
– Пожалуй, ты прав.
– Так когда возвращается Алекс?
– Не знаю. Я написала ему вчера вечером, спросила, хочет ли он, чтобы я прилетела домой. Он еще не ответил. Наверняка очень сердит на меня. Но, по крайней мере, я знаю, что он в безопасности.
