— Бог ты мой… — со стоном

— Да, моя девочка?

— Мои любимые осьминожки!

Да, раньше она очень любила, когда я готовил их гриль в остром соусе. И я готов готовить все ее любимые блюда, чтобы…

— Парочку?

— Мхм…

— Осторожно. Горячо и остро. Возьми рис.

Немного кулинарии и атмосферы;)

— Ты единственный мужчина, который готовит дикий.

— Это хорошо?

— Это великолепно!

— Я могу надеяться на полную автономию на кухне?

— Нет, — глядя мне в глаза.

Скрип вилки по тарелке.

Мои уши взрываются!

Это она намерено…

Теперь этот звук будет преследовать меня пару часов.

Передергиваю плечами, пытаясь стряхнуть эти мерзкие ощущения.

Кладу вилку.

— «Я несколько глуховат к отказам».

— Поэтому я воспользовалась вилкой.

Зараза!

Меня опять передергивает от воспоминания.

— Аудиальный негативный якорь. Чтобы не было желания повторять вопрос.

Отправив в рот кусочек, закатывает от удовольствия глаза.

— Ммм… Божественно!

— Почему нет?

— Потому что твои хрустящие осьминожки гриль в остром соусе просто великолепны! Но Ася любит кашу, свекольник и картошку с «ёжиками».

— Неошкуренными?

— Что?

— Нет-нет… Это я так. Окей.

Не то, чтобы я рассчитывал…

— Ужин готовлю я. Это не обсуждается.

Эти откаты в проблемы ванильной реальности и необходимость терпеть ее мнение внутри сессий, не «есть хорошо». Но я сам начала эту тему. Нужно более организовано всё оформлять.

— Базилик могу есть только в твоем исполнении. — На ее вилке черри гриль с листиком базилика. — Почему так?

— Базилик нужно сочетать с кислотой — томаты, лимонный сок и только хорошее оливковое масло.

— Ладно… — жмурится. — Забирай свои ужины.

— Компромиссы… — морщусь я.

— Нет. Компромиссы — «это когда ни тебе ни мне, и никто не доволен». А я довольна…

Доливаю нам вина.

— За что выпьем, Женечка?

— За твою уникальную способность совмещать Подкаблучника и Доминанта.

Смешно…

Но с ней это так! И меня не обламывает это.

Мы улыбаемся друг другу.

— Не всегда в нужном для меня порядке, конечно…

Что-то ты разговорилась…

— Займи свой рот. Или это сделаю я.

Застывает на полуслове. Облизывает губы, провокационно улыбаясь. Они налились кровью и немного опухли от острых специй. Минет… в этом остром ротике… может быть очень и очень… чувствительным! И для нее и для меня.

Но нельзя же беспрерывно трахаться, когда мы наедине.

Еда без чувства голода теряет свою прелесть.

Не хочу лишать ее голода. Хотя свой — мне не утолить еще очень долго. И я просто запоминаю идею.

Вилка с тихим стуком ложится в пустую тарелку. Но я снова вспоминаю тот ужасный звук.

Вот как её не лупить?

Никак…

— Одиннадцать.

— М? — отрываясь от бокала, распахивает глаза.

— Коленями на кресло. Быстро.

А потом, пусть мурлыкает…

И никаких других аудиальных якорей мне!

Кладу руку на ягодицу. Прохладная… Пока.

Сжимаю…

Не розгой. Слишком жестко. Она не заслужила этого.

Не ладонью. Это вообще сомнительный вариант. Либо слишком лайтово, в формате игры, либо уже импульс массы такой, что может стряхнуть и почки. Нет…

Ремень или флогер. Ремнем жесче.

Или всё-таки розгой. Чтобы быстро вспомнила как быть послушной девочкой? — веду пальцем по следу.

Вздрагивает.

Расстегиваю ремень, наблюдая как она сжимается.

— Одиннадцать?!

— А ты решила поторговаться?

Отрицательно качает головой.

Боль…

Боль — это хорошо. Если, естественно, она в рамках Пределов и если она имеет смысл. Первое позволяет простимулировать гормоны — адреналин и эндорфины. Да… спейсы Нижних возможны либо благодаря боли, либо — памяти о ней. Тут без вариантов. Второе — позволяет сохранить связь, если у Нижней нет понимания, что боль — это забота о ней, тогда боль разрушает связь, начинается проигрывание роли и смысл в отношениях исчезает.

Складываю ремень петлей. Чем уже ремень, тем ощутимее удар. Мой не широкий, но достаточно мягкий.

Пороть ремнем — это сложная техника. Я ей владею. Очень много деталей, если не хочешь получить неприятные спецэффекты. Я — не хочу.