теперь мы, как интерпретаторы, с помощью этих техник стали интерпретировать себя самих. Но с помощью этих же техник мы должны теперь исследовать и самих Фрейда, Ницше и Маркса как интерпретаторов, и таким образом мы взаимно отображаемся в бесконечной игре зеркал» [546, с. 50].

112

В качестве наиболее, пожалуй, яркого и показательного примера можно упомянуть хотя бы концепцию экологии Гиренка – представленную в его книгах «Экология. Цивилизация. Ноосфера» [150] и «Ускользающее бытие» [149], – которая прямо опирается на разработки Мамардашвили, о чем свидетельствуют не столько даже многочисленные цитаты, сколько сама стратегия мысли.

113

Фуко упоминает в связи с этим испытываемую им «вполне определенную, труднопреодолимую неловкость, обусловленную, может быть, тем, что вслед за смехом рождалось подозрение, что существует худший беспорядок, чем беспорядок неуместного и сближения несовместимого. Это беспорядок, высвечивающий фрагменты многочисленных возможных порядков в лишенной закона и геометрии области гетероклитного; и надо истолковать это слово, исходя непосредственно из его этимологии, чтобы уловить, что явления здесь „положены“, „расположены“, „размещены“ в настолько различных плоскостях, что невозможно найти для них пространство встречи, определить общее место для тех и других… Гетеротопии тревожат, видимо, потому что незаметно они подрывают язык; потому что они мешают называть это и то; потому что они „разбивают“ нарицательные имена или создают путаницу между ними; потому что они заранее разрушают „синтаксис“, и не только тот, который строит предложения, но и тот, менее явный, который „сцепляет“ слова и вещи (по смежности или противостоянию друг другу)» [548, с. 30–31].

114

Условие, необходимое и для успешного построения рефлексивной модели единства мира, адекватной современной интеллектуальной ситуации.

115

Ср.: «Маркс, Ницше и Фрейд не увеличили количество знаков в западном мире. Они не придали никакого нового смысла тому, что раньше было бессмысленным. Однако они изменили саму природу знака, сам способ, которым вообще можно интерпретировать знаки» [546, с. 50].

116

Ср.: «Сейчас мы должны интерпретировать не потому, что существуют некие первичные и загадочные знаки, а потому, что существуют интерпретации; и за всем тем, что говорится, можно обнаружить, как его изнанку, огромное сплетение принудительных интерпретаций. Причина этого – в том, что существуют знаки, предписывающие нам интерпретировать их как интерпретации и при этом ниспровергать их как знаки» [546, с. 52].

117

В этом смысле знаменитое «умное место» Платона, в котором и из которого видно всё так, как оно устроено на самом деле, ничуть не хуже выделенного статуса трансцендентального субъекта Декарта, Канта или Гегеля, которые стремились своим способом к тому же самому.

118

Ло отмечает, что классический, принимаемый до сих пор по умолчанию «европейско-американский эмпирический опыт… опирается на допущение, что мир более или менее конкретен, ясен, определен, определим и разрешим» [312, с. 57].

119

Даже не обязательно вводя новые концептуальные средства, поскольку добавление хотя бы одного рефлексивного этажа уже не просто удваивает количество концептов, но значительно увеличивает множество их возможных комбинаций – сочетаний, перестановок, размещений и т. д. и т. п.

120

Ср.: «Фрейд говорил о трех великих нарциссических разочарованиях в европейской культуре: первое связано с Коперником, второе – с Дарвином, доказавшим происхождение человека от обезьяны, и третье – с самим Фрейдом, открывшим, что сознание основано на бессознательном. И я задаю себе вопрос: нельзя ли было бы считать, что Маркс, Ницше и Фрейд, охватив нас интерпретацией, всегда отражающей саму себя, создали вокруг нас – и для нас – такие зеркала, где образы, которые мы видим, становятся для нас неисчерпаемым оскорблением, и именно это формирует наш сегодняшний нарциссизм?» [546, с. 50].

121

Подобно тому, как теория типов Рассела просто устраняет условия возникновения парадоксов теории множеств (запрещая действия, которые к ним приводят) вместо их разрешения, т. е. предлагает вовсе не попадать в неразрешимую ситуацию парадокса, из которой невозможно выйти.

122

Ср.: «Любая культура, незаметно отрываясь от предписываемых ей ее первичными кодами эмпирических порядков, впервые занимая по отношению к ним определенную дистанцию, заставляет их терять свою изначальную прозрачность, перестает пассивно подчиняться их проникновению, освобождается от их непосредственного и незримого влияния, освобождается в достаточной мере, чтобы отметить, что эти порядки, возможно, не являются ни единственно возможными, ни наилучшими… Дело обстоит так, как если бы, освобождаясь частично от своих лингвистических, перцептивных, практических решеток, культура применяла бы к ним иную решетку, которая нейтрализует первые и которая, накладываясь на них, делала бы их очевидными и одновременно излишними, вследствие чего культура оказывалась бы перед лицом грубого бытия порядка» [548, с. 33]. Другими словами, здесь Фуко предполагает наличие некоего глубинного, но естественного порядка, независимого от любой культуры, хотя вся его книга – об условности любой классификации и упорядоченности, определяемой языковыми, познавательными, мыслительными и другими культурными практиками.

123

Сам термин «постнеклассика» в конце 1980-х годов еще не использовался [499; 500], появившись впервые в начале 1990-х [501].

124

Используя термин «неонеклассика» [227].

125

«Становление постнеклассической рациональности требует нового углубления рефлексии над научным познанием. В поле этой рефлексии включается проблематика социокультурной детерминации научной деятельности. Она рассматривается как погруженная в социальный контекст, определяемая доминирующими в культуре ценностями. В таком подходе ценностно-целевые структуры субъекта науки становятся особым предметом анализа» [498, с. 293].

126

В его книге эта же схема воспроизводится с незначительными изменениями [502, с. 633–635], равно как и в позднейшей статье [498, с. 275–286].

127

Здесь и далее фигурные скобки обозначают границы схемы, а круглые включают только собственно «объект» как то, что объективируется и удерживается в представленной картине единого мира как фиксируемое объективным и рациональным знанием; С – субъект, О – классический объект, Ср. – средства, М – материал, ЦЦ – цели и ценности.

128

Ср. методологический принцип Бурдьё, требующий «объективировать эту объективирующую дистанцию и социальные условия, сделавшие ее возможной, как то, что внеположено наблюдателю; объективировать имеющиеся в распоряжении техники объективации и т. п.» [78, с. 32].

129

Ср.: «Что гарантирует нам полную надежность устанавливаемой нами продуманной классификации, когда мы