Снова выйдя на улицу, мы двигаемся вверх по авеню мимо "Saks", мимо "Tiffany's". Ненадолго останавливаемся. Джордж увидел девушку.

— Еще одна заносчивая модель, которая не хочет сниматься на телевидении! — говорит он.

Девушка улыбается и идет дальше. Сейчас час пик, и женщины не того типа проходят мимо в большом количестве. Повсюду деловые костюмы. Мы пробираемся сквозь толпу. Джордж отбивается от дамы средних лет, защищая свою аппаратуру. Он видит возможность на другой стороне улицы.

— Они всегда на другой стороне улицы, — говорит он.

Он не собирается преследовать ее. Поэтому мы идем и ждем.

К этому времени я уже порядком устал. Я уговариваю его сесть. Мы говорим о жизни, о домохозяйке, которой так скучно, что она позволяет ему подключиться к ее электричеству и снимать соблазнение в своей квартире, просто чтобы чем-то заняться. О нью-йоркских женщинах и красивых женщинах и о том, как они могут защищаться и обычно защищаются от Джорджа. Я устал, и у меня начинает болеть голова, может, из-за пива, а может, потому, что Джордж действительно много жалуется.

Он уходит звонить по телефону, а я слежу за его оборудованием. Когда он возвращается, он очень зол. Из-за нового почтового адреса, который он давал на шоу. Похоже, менеджеры этого здания смотрят его передачи и решили, что то, чем Джордж зарабатывает на жизнь, отвратительно. Поэтому он больше не может пользоваться их почтовым ящиком. А он только что доставил на кабельное ТВ кассет на неделю, и на всех указан новый адрес. Джордж может быть уверен, что какой-нибудь спонсор попытается связаться с ним, и не сможет. Или какая-нибудь девушка, очень сексуальная, пошлет свои фотографии. Теперь ему придется подавать в суд или что-то в этом роде. Господи!

Мимо проносится женщина на роликовых коньках, грациозно двигаясь сквозь толпу. Она нас увидела.

— Это Уродливый Джордж! — говорит она и ухмыляется.

Но она смотрит на нас слишком долго и врезается в стоящего перед ней парня с портфелем. Они оба падают с криком.

— Жаль, что ты это не снял, — говорю я ему.

— Хер с ней, — говорит Джордж.

Можно понять, о чем он думает. У него и так проблемы с кабельным ТВ. А тут еще эта история с почтой. И, черт, вокруг нет хороших девушек. Он немного угрюм из-за всего этого. Мы садимся.

И теперь настроение у меня неважное. Джордж не останавливает ни одну женщину уже около получаса, хотя уверяет, что еще не закончил на сегодня. Я говорю ему, что мне пора идти, время ужина.

— Я вижу, что тебе это не очень нравится, — говорит он. — Очень жаль. Возможно, через пятнадцать минут я буду трахаться с какой-нибудь девчонкой в коридоре.

Я говорю ему, что не сомневаюсь в этом. Но для статьи мне достаточно.

— Ладно, здоровяк, — говорит он, и я прощаюсь.

Я прихожу домой и включаю "Пародию на конкурсы красоты за $1.98". Показывают косоглазую еврейскую девушку с красивым телом, гавайскую девушку по имени Твити и толстую женщину средних лет в костюме Лайзы Минелли, поющую мелодию из фильма "Весь этот джаз". В голове возникает строчка из эпоса о Гильгамеше в пересказе Герберта Мейсона: Мир был стар и загроможден испорченными искусствами, которые они защищали, но не могли возродить. Хорошая строчка. Пола входит в комнату и спрашивает меня:

— Как все прошло?

Я говорю ей:

— Все прошло успешно.

"Добро пожаловать в "Шато"

(рассказ публиковался под названием "Жаркие ночи в БДСМ клубе")

Я сижу в баре на окраине города и потягиваю пиво, готовясь снова отправиться в "Шато 19". Я не из тех парней, которые приходят туда абсолютно трезвыми. "Шато" — первый в Нью-Йорке клуб садомазохизма, хлысты и кожа продаются у входа. Я должен оставаться трезвым для такси и вмазанным для клуба. Мне это по плечу.

Позади меня стоит парень, который кажется мне знакомым, но совпадение слишком странное, чтобы его зафиксировать. Однако я продолжаю наблюдать, и третья кружка пива проясняет ситуацию. Когда я его видел в последний раз, он бежал, буквально спасая свою задницу. Держа руки на пылающих щеках. В тот вечер он был звездой вечеринки, симпатичный парень с темными пушистыми волосами и подтянутым телом, которое постоянно сбрасывало джинсы, чтобы кто-то мог надругаться над ним. Клуб работает уже год, но в прошлый четверг я попал туда впервые, и первое, что я увидел, не считая Робина, привязанного к лестнице — как он лежит голый на спине в тусклом полумраке задней комнаты, а острый каблук сапога Дениз медленно описывает круги у него во рту.

На мягком сером ковре и на циновках в приподнятых нишах, придающих помещению вид пещеры в сумерках, собралась толпа. Единственные звуки в комнате исходили из глубины его горла и от Дениз, которая твердила ему:

— Жри, придурок. Соси, вонючий кусок дерьма.

Именно Дениз научила меня первому принципу БДСМ — нельзя давить на раба сверх его способности соглашаться. Но это было позже. Сейчас она была просто привлекательной чернокожей женщиной, чей сапог каким-то образом стал объектом обожания этого парня. Это выглядело глупо и не слишком интересно. Я подумал, не было ли это инсценировкой. Я вышел из главной комнаты.

К Робину, привязанному к лестнице. Когда я позже разговаривал с Робином, он сказал мне, что ему нравится не боль, а костюмы. Иногда он был рабом, иногда хозяином, но всегда в костюме. Он даже назвал себя в честь своего любимого наряда — Чудо-мальчик. Теперь на нем был только кожаный капюшон и веревка огромной длины. Его член выглядывал из витков, как маленькая розовая мышка. Кто-то нацарапал "МУДАК" на его пухлой груди средних лет, а на большом пузе красовались эзотерические каракули.

Робин был связан так крепко, потому что он оказался своего рода любителем побегов, который гордился тем, что может вырваться на свободу при любой возможности. Сегодня это было невозможно. Позади него толстая женщина легонько хлестала его по заднице стеком, а мужчина средних лет наблюдал за происходящим. Он представился мне как защитник Робина. Они не были любовниками, но были хорошими друзьями довольно долгое время, и он взял за правило следить за тем, чтобы ни один из наиболее возбудимых доминирующих типов не выводил его друга за рамки его ограниченного вкуса к пыткам.

На полу появился любитель сосать каблуки, и теперь длинноволосая платиновая блондинка-трансвестит привязывала его к лестнице и