Шрифт:
Закладка:
А когда все заканчивалось, мне сразу хотелось, чтобы мужчина поскорее ушел.
Кажется, тут стоит сделать отступление и пояснить, что после войны я возобновила свои сексуальные приключения и предавалась им с немалым энтузиазмом. Я нарисовала тебе не слишком аппетитную картинку, Анджела: старая дева в мужском костюме, с короткой стрижкой, живет одна, замуж не стремится. Но уверяю тебя: нежелание выходить замуж вовсе не означало, что я не хотела заниматься сексом.
К тому же я по-прежнему была очень хорошенькой. С короткой стрижкой я выглядела просто потрясающе. Мне ни к чему тебе лгать, Анджела.
После войны во мне пробудился сексуальный голод невиданной доселе силы. Я устала от лишений. За три года изнурительного труда на верфи и полного целибата во мне накопилась не только усталость, но и неудовлетворенность. Я не верила, что мое тело предназначено для такой жизни. Я знала, что рождена не только для того, чтобы работать, спать, а потом снова идти на работу – без всяких радостей и удовольствий. Ведь жизнь не ограничивается одним лишь тяжким трудом.
Пришел мир, и мои аппетиты вернулись. Кроме того, я обнаружила, что в зрелости они стали более конкретными и специфическими; теперь я точно знала, что мне нравится. А еще во мне открылась страсть к исследованию. Так, меня занимали различия в сексуальном темпераменте мужчин – в постели все они вели себя по-разному. Мне нравилось выяснять, кто окажется стеснительным любовником, а кто раскрепощенным. (Подсказка: прогнозы никогда не совпадают с реальностью.) Меня трогали звуки, издаваемые мужчинами в момент экстаза. Мне было любопытно, насколько далеко они способны зайти в своих фантазиях. Меня поражало, что мужчина, только что нетерпеливый и пылающий страстью, через секунду может стать нежным и робким.
Кроме того, теперь у меня появились новые правила. Точнее, всего одно правило: я никогда не связывалась с женатыми мужчинами. Полагаю, не надо объяснять почему. Но если все-таки надо, то вот: после случая с Эдной Паркер Уотсон я поклялась, что ни одна женщина больше не пострадает из-за моих сексуальных похождений.
Я даже не соглашалась спать с мужчинами на грани развода. Многие мужчины разводятся годами, но в итоге так и остаются в браке. А однажды я ужинала с мужчиной, который за десертом признался, что женат, но это не считается, поскольку у него уже четвертая по счету жена – а разве четвертый брак можно назвать браком?
Я отчасти согласилась с ним, но все равно сказала «нет».
Если тебе интересно, где я находила мужчин, Анджела, то знай: испокон веков женщине не составляет труда найти мужчину для секса, когда она легка на подъем.
Поэтому я находила мужчин где угодно. Но если тебе нужны конкретные места, чаще всего это происходило в баре отеля «Гросвенор», что на углу Пятой авеню и Десятой улицы. Мне всегда нравился «Гросвенор». Старый, строгий, респектабельный, элегантный, но без показухи. В баре у окна стояли столики, накрытые белыми скатертями. Мне нравилось приходить туда ранним вечером после долгого рабочего дня, проведенного за швейной машинкой. Я садилась за столик у окна, читала роман и пила мартини.
В девяти случаях из десяти я просто читала, потягивала напиток и расслаблялась. Но время от времени мужчины, сидевшие за барной стойкой, угощали меня выпивкой. Затем между нами могла проскочить искра, а могла и не проскочить – каждый раз по-разному.
Обычно я довольно скоро понимала, хочется ли мне продолжить знакомство. Если мужчина мне нравился, я предпочитала действовать напрямик. Нет смысла притворяться недотрогой или играть в игры. Кроме того, меня страшно утомляли разговоры. После войны американские мужчины очень любили прихвастнуть, что вызывало у меня только раздражение. Им казалось, что они не только победили в войне, но завоевали весь мир. Они пыжились от гордости и говорили только о себе. Но я научилась останавливать поток самодовольной болтовни, переходя к активным действиям: «Ты мне нравишься. Давай пойдем куда-нибудь, где можно побыть вдвоем?» Кроме того, я обожала видеть их удивление и радость в ответ на прямое предложение заняться сексом, исходящее от красивой женщины. Каждый раз лица их загорались, как у ребенка из сиротского приюта, получившего подарок на Рождество. Это был мой самый любимый момент.
Бармена из «Гросвенора» звали Бобби, и он относился ко мне с крайним почтением и деликатностью. Когда я в очередной раз уходила из бара с мужчиной, с которым познакомилась лишь час назад, и направлялась к лифтам, Бобби тактично опускал голову и делал вид, что читает газету и ничего не замечает. Под безупречной накрахмаленной формой Бобби и сам был богемной душой. Жил в Виллидже и летом уезжал на две недели в Катскиллские горы, где рисовал акварели и бродил голышом по закрытому санаторию для нудистов. Бобби не стал бы меня осуждать. А если мужчина оказывал мне слишком настойчивое внимание, Бобби вмешивался и просил его оставить меня в покое. Я обожала Бобби и была бы не прочь закрутить с ним роман, но понимала, что он гораздо нужнее мне как друг, чем как любовник.
Что до мужчин из «Гросвенора», после небольшого совместного приключения я предпочитала больше с ними не встречаться.
И всегда старалась уйти, прежде чем они начнут рассказывать о себе вещи, которые я знать не желала.
Наверняка тебе интересно, влюблялась ли я в кого-то из этих мужчин. Нет, Анджела, ни разу. У меня были любовники, но не возлюбленные. С некоторыми я встречалась по нескольку раз, а кое-кто со временем даже стал мне другом (лучшее, на что я могла надеяться). Но увлечения ни разу не переросли в истинное чувство. Возможно, потому, что любви я не искала. А может, судьба смилостивилась надо мной. Ведь нет в жизни страшнее катастрофы, чем настоящая любовь, – по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.
Впрочем, со многими любовниками меня связывали довольно теплые чувства. У меня был потрясающий роман с молодым – совсем молодым – венгерским художником, с которым я познакомилась на выставке в Оружейной палате на Парк-авеню. Его звали Ботонд, и был он сущий
