ничего не купишь, а уж на Манхэттене и подавно. Но ты можешь вложиться в бизнес – тут уж давай пополам. А дом я куплю сама. Потрачу все до последнего цента, но сделаю из него конфетку. А вот чего я точно не собираюсь делать, так это снимать помещение, – я ж не приезжая какая-нибудь, извините!

– Вообще-то, Марджори, ты как раз приезжая, – напомнила я.

– Без разницы. В этом городе заработать можно только одним путем: владея недвижимостью. Если просто продаешь одежду, ни черта не получится. Спроси Саксов – они-то знают. Спроси Гимбелов – они-то знают[40]. Само собой, мы будем зарабатывать и продажей одежды, потому что благодаря нашим с тобой безусловным талантам платья у нас будут что надо. Короче, Вивиан, суть вот в чем. Я куплю дом. Ты займешься свадебными нарядами. Мы с тобой откроем бутик и поселимся над ним. Такой план. Будем вместе жить и вместе работать. Нам же все равно сейчас заняться нечем, верно? Просто соглашайся.

Примерно три секунды я глубоко и серьезно обдумывала ее предложение, а потом ответила:

– Конечно. Так и сделаем.

Если тебе интересно, Анджела, обернулось ли мое поспешное согласие ужасной ошибкой, то нет. Вот чем оно обернулось на самом деле: мы с Марджори несколько десятков лет шили роскошные свадебные платья на заказ, заработали себе на безбедную старость и заботились друг о друге, как родные. Более того, я до сих пор живу в том же доме. (Я уже старуха, но не волнуйся: подняться по лестнице на второй этаж мне вполне по силам.)

Объединившись с Марджори Луцкой, я приняла самое мудрое решение за всю свою жизнь.

Иногда со стороны действительно виднее, что для нас лучше.

А между тем работа нас ждала совсем непростая.

Свадебные платья, Анджела, как и театральные костюмы, не шьют, а конструируют. Изделие это монументальное, и для его создания необходим монументальный труд. Мои же платья требовали особого обращения, ведь начинала я не с отреза чистой новой ткани. Сшить новое платье из старого или даже из нескольких старых, как в моем случае, гораздо сложнее: сначала нужно аккуратно распороть старую вещь, проверить сохранность материала и от этого уже плясать. Не говоря уже о том, что работать приходилось со старинными, деликатными тканями – антикварным шелком и атласом, паутиной древнего кружева, – а они взывали к высочайшей осторожности.

Марджори приносила мне мешки старых свадебных платьев и детских крестильных рубашечек, добытых незнамо где и незнамо как. Я внимательно перебирала всю эту груду богатств и отсортировывала вещи, которые можно пустить в ход. Многие вещи пожелтели со временем или приобрели пятна на самом видном месте – лифе (не позволяй невестам пить красное вино!). Перво-наперво я отмачивала их в ледяной воде с уксусом, чтобы вернуть первоначальный цвет и вывести пятна. Особо упрямые отметины приходилось вырезать, стараясь спасти максимум материала. Впрочем, иногда платье с пятнами можно вывернуть наизнанку или использовать для подкладки. Работа моя была сродни ремеслу ювелира или резчика алмазов: я стремилась сохранить как можно больше драгоценной ткани и срезала изъяны буквально по дюйму.

Дальше вставала другая задача: создать уникальную вещь. В некотором смысле свадебное одеяние – всего лишь платье и, как и все остальные платья, состоит из трех элементарных частей: лифа, юбки и рукавов. Но за годы я сконструировала из этих трех элементов тысячи моделей, и среди них не было двух одинаковых. По-другому никак: каждая невеста хочет быть исключительной, не такой, как все остальные.

Работа была сложная и отнимала много сил, физических и умственных. Время от времени я нанимала ассистентов, и они немного помогали, но я так и не нашла того, кто мог работать на моем уровне. И поскольку я стремилась к безупречности изделий «Ле Ателье», то сама долгими часами просиживала над каждым платьем, доводя его до совершенства. Если вечером накануне свадьбы невеста вдруг требовала добавить жемчуга на лиф или убрать кружева, именно я в глубокой ночи вносила необходимые изменения. Чтобы выполнять такую кропотливую работу, требовалось терпение монаха. И вера, что вещь в твоих руках священна.

К счастью, я была терпелива. И обладала верой.

Само собой, самый сложный момент в пошиве свадебных платьев – общение с заказчиками.

За годы работы с невестами я научилась распознавать все тонкости семейных отношений, понимать, сколько у кого денег и сколько кто готов потратить, и определять, кто в семье главный, – но прежде всего я научилась понимать страх. Я обнаружила, что невеста накануне свадьбы всегда чего-нибудь боится. Боится, что недостаточно любит жениха или любит его слишком сильно. Боится секса, который ждет ее после замужества, или опасается, что после замужества секс уже никогда не будет прежним. Боится, что в день свадьбы все пойдет наперекосяк. Боится, что на нее нацелятся сотни глаз, – и боится, что на нее вообще не будут смотреть, если платье окажется неудачным, а подружка невесты – более симпатичной.

Эти тревоги, Анджела, возможно, покажутся тебе глупыми в сравнении с более серьезными бедами, что мир переживал тогда. Ведь только что закончилась мировая война, погибли десятки миллионов людей, а у сотен миллионов жизнь рушилась на глазах. Разве могут страхи нервных девушек сравниться с такими катаклизмами? Однако страхи – вещь субъективная; они сами собой поселяются у нас в голове и портят нам жизнь. Со временем я поняла, что моя основная задача – сделать все возможное, чтобы избавить девушек от страхов и предсвадебных переживаний. За годы работы в «Ле Ателье» я научилась помогать испуганным невестам, успокаивать их, ставить их нужды на первое место и беспрекословно исполнять их желания.

Но учиться мне пришлось долго, причем с самого первого дня.

Через неделю после открытия «Ле Ателье» в бутик вошла молодая женщина со свежим экземпляром «Нью-Йорк таймс», где мы разместили рекламу. (Рекламное объявление – рисунок Марджори – изображало двух дам на свадьбе, восхищенно взирающих на прекрасную невесту. Одна из женщин говорила: «Что за платье! Из Парижа?» А вторая отвечала: «Почти! Оно из „Ле Ателье“, там лучшие модели!»)

Гостья нервничала, это было очевидно. Я предложила ей стакан воды и показала вещи, над которыми работала в данный момент. Ее взгляд задержался на пышном платье из тюля, похожем на пушистое летнее облако. Модель очень напоминала ту, что была изображена на картинке в газете. Девушка погладила платье, и на лице у нее появилось мечтательное выражение. Сердце у меня упало. Я видела, что фасон совершенно ей не подходит. Маленькая, кругленькая, в нем она стала