Шрифт:
Закладка:
Впрочем, если Фрэнки и постигала околошпионскую науку, то уделяла этому лишь необходимый минимум внимания. Казалось, она отправляла на уроки Фрэнки-стенографистку, пока настоящая Фрэнки занималась делом. Постигатель почти без остатка занял ее сердце и мысли, а грифельную доску в ее кабинете заняли связанные с ним расчеты и формулы. Ни на что другое она более не отвлекалась. Брата Денниса, однажды приехавшего навестить Фрэнки из рескианской обители, сразу насторожила ее увлеченность.
– Все хорошо, – попыталась осадить его Эди.
– Ну, мне-то можете не рассказывать, – заявил Деннис, – а вот себя тешить такими мыслями не советую. Она изменилась, черт побери! Этот… взгляд.
– Какой взгляд?
– Окрыленный, – ответил Деннис. – Одержимый. Не знаю. Это уже не она.
– Может, наоборот? Может, она такая, когда что-то волнует ее по-настоящему?
Деннису хватило человеческого – не монашеского – здравомыслия не упорствовать и оставить их в покое.
На следующий день Фрэнки вышла из дома, и возле лавки под названием «Кадваладр», торговавшей мылом, ее подстерегли три головореза на черном седане. К счастью, Соловью и еще парочке ребят, формально состоявших теперь на гражданской службе, удалось скрутить похитителей и отвезти в Паддингтон-Грин на очень суровый разговор о британских законах. Неделю спустя Сим Сим Цянь попытался развязать войну, потопив британский военный корабль в Северном море и еще один – русский – в порту Хельсинки. Пока все внимание Уайтхолла было приковано к этой маленькой катастрофе, еще двое громил попытались выкрасть Фрэнки с симпозиума в Кембридже, где та встречалась с Эрдешем и фон Нейманом.
Эди Банистер наклеила усы и вылетела в Таллин, где Сим Сим Цянь пытался выдать себя за русского принца. Он даже носил при себе кошель с золотыми монетами династии Романовых и сквернословил на царский манер – по-французски. Его окружала свита писцов и секретарей, без устали строчащих что-то в блокнотах. Фотограф постоянно делал снимки, оператор – снимал происходящее на кинокамеру «Болекс».
– Итак, капитан Банистер, вы отлично выглядите, – проворковал Сим Сим Цянь, когда они сели за карточный стол в казино «Колывань». – Чего не скажешь обо мне. О да, я отдаю себе в этом отчет.
В самом деле, лицо у Опиумного Хана было морщинистое и осунувшееся, на шее красовался свежий рубец, но холодные глаза – глаза кинозвезды – по-прежнему ярко сверкали. Он кивнул на многочисленных писарей.
– Простите мне эту маленькую слабость: я решил увековечить историю своей жизни для потомков. Мой путь к выходу за пределы человеческого познания весьма примечателен. Получается, что все эти добрые люди – мои апостолы. Благовестники. «Если у меня ум Наполеона…» – Он улыбнулся ближайшему писарю, затем подался ближе. – Вы украли мою ученую, капитан Банистер. Верните.
– Она вольна поступать, как сочтет нужным, старина.
– А вот и нет. Все сущее принадлежит мне по праву, данному Господом, и используется другими только с моего ведома и милостивого разрешения.
– Я – человек неверующий.
– В самом деле, – без намека на иронию процедил Сим Сим Цянь. – Впрочем, скоро вы уверуете. – Тут он резко сменил тему: – Как я понял, Фрэнки пишет книгу. Роман?
Эди пожала плечами, однако лицо Джеймса Банистера ее выдало. Сим Сим Цянь улыбнулся.
– Вот как. Не роман, значит. Позвольте, неужели математика? Уж не моя ли? – Он перегнулся через стол. – Я все у нее заберу, капитан. Сокровища ее мозга расхищать не вам. Ах да, я ведь приехал не с пустыми руками! – Он с улыбкой выложил на стол что-то маленькое и влажное. – Язык моей матери. Свежайший, уверяю вас. Я убил ее не сразу: хотел, чтобы она полюбовалась, как я пытаю ее слонов. Но в конце концов она мне осточертела. Голову я оставил себе – на память. Решил поделиться и с вами.
Капитан Банистер уставился на язык, гадая, что лучше: чтобы это действительно был язык Шалой Кэтти, или чтобы Сим Сим Цянь потехи ради вырвал его у другой старушки.
Эди не нашлась с ответом и потому просто улыбнулась Сим Сим Цяню самой царственной из своих улыбок. Тот весь побелел от ярости. Позже они попытались убить друг дружку на стылой верфи, среди огромных транспортировочных контейнеров. Благовестники не вмешивались. Они лишь молча наблюдали и все записывали.
Джеймс Банистер и Опиумный Хан очень быстро избавились от оружия – израсходовав патроны, они отшвырнули пистолеты прочь, как бесполезный мусор, – и тут же перешли к рукопашной. Сим Сим Цянь двигался как-то чудно, подобравшись, и до Эди дошло, что у него шрамы на спине, из-за которых он не может выпрямиться. От ожогов, подумала она, или от слонов. Впрочем, это никак не отразилось ни на его скорости, ни на поражающей способности. Вспомнив, как он сражался в Аддэ-Сиккиме, Эди рассудила, что вполне может проиграть – и, следовательно, умереть.
С другой стороны… Эди натянуто улыбнулась, припоминая наставления госпожи Секуни: Жульничай, Эди. Умение жульничать гораздо полезнее боевых навыков. Навыки рукопашного боя увеличивают твои шансы на победу. Ловкое жульничество победу гарантирует – на то оно и жульничество. А еще некоторые люди так его боятся, что это само по себе играет тебе на руку.
– У вас что-то с походкой, – приветливо произнес Джеймс Банистер, когда они стали сближаться. – Вас слегка скрючило. Не обижайтесь, вы стали похожи… глядя на вас, я невольно вспоминаю Виктора Гюго, если вы понимаете, о чем я. Не перенести ли нам встречу в какой-нибудь собор?
– Что вы, капитан, какие обиды! Прошу вас, развлекайтесь, пока можете. В конце концов, своими шрамами я обязан именно вам. Значит, вы тоже вправе получить от них какое-никакое удовольствие. Хотя мне больно видеть, что мой любезный враг хихикает, будто девчонка, над боевыми шрамами.
Попался, подумала Эди.
– Сим Сим Цянь, – сказала она Опиумному Хану собственным голосом. – Я смеюсь, потому что вы мне наскучили. Не понимаю, как вы до сих пор не наскучили сами себе. В том, что здесь творится, нет ничего остроумного или смешного. В мире происходит столько всего, столько чудесных возможностей открывается, а вы заняты такими глупостями. Вы – второстепенный персонаж. Побочная ветка. Сюжетный костыль. Одним словом – пустая трата времени.
Сим Сим Цянь выпучил глаза в чистой, неподдельной ярости. Эди расстегнула рубашку и оголила гордую – пусть небольшую и слегка помятую – грудь.
Сим Сим Цянь погрузился в молчание, которое Эди приняла за потрясенное. Когда же он