что дала нам революция и все свободы». Тогда я обратился к остальным и поинтересовался, нет ли у кого-нибудь из них возражений против подобного объяснения. Ответа снова не было. Как видно, все были вполне удовлетворены. Правда же состояла в том, что ни один из них не имел ни малейшего представления не только о том, что означают слова «демократическая республика», но и вообще о смысле понятия «республика».

В мае месяце в Минске ко мне явилась делегация социалистов, приехавших из Франции и Англии. В нее входили депутаты французского парламента и представители британских тред-юнионов. Сопровождавший делегацию офицер из Военного министерства объяснил мне, что они пришли в большое расстройство при виде того, как наша армия при нынешнем положении дел теряет боеспособность. Мы были заинтересованы в том, чтобы члены делегации получили самое точное представление о наших военных возможностях, которые в это время, благодаря влиянию начальствующего состава, постепенно возрастали. С учетом этого я решил в первую очередь предоставить им возможность посетить войска, находящиеся на позициях и в резерве, пригласив их потом еще раз зайти ко мне для обмена мнениями. Я хотел, чтобы они увидели настоящее состояние армии. После двухдневного объезда фронтовых и резервных частей делегаты возвратились ко мне. К моему изумлению, их взгляды коренным образом изменились. Они преисполнились надежды. В особенности их впечатлил визит в Сибирский корпус, но и в других частях они обнаружили высокий боевой дух и патриотический подъем. Для того чтобы они яснее представили себе положение, я должен был сказать им нечто прямо противоположное тому, о чем писал несколько выше. Я посоветовал гостям не полагаться слишком уверенно на то, что они успели увидеть, и не торопиться в оценке своих первых впечатлений. Несмотря ни на что, они ушли от меня в приподнятом настроении. Им, однако, предстояла еще поездка в 5-ю армию.

В то время эта армия переживала острый кризис, вызванный революционными преобразованиями. Представители наших союзников не могли не заметить прискорбных результатов этого процесса. В итоге они уехали в Петроград в крайне подавленном настроении. Трудно вообразить, как мы изумились, узнав со временем из иностранной печати, что эти люди рассказывали репортерам нейтральных газет о переменах, произошедших на русском театре войны. О русской армии они говорили как о полностью боеспособных войсках, преисполненных боевого духа и революционного патриотизма. При этом они утверждали, что все увиденное вселило в них самые лучшие надежды на будущее. Можно предположить, что члены делегации заняли такую позицию для того, чтобы ввести в заблуждение наших противников, однако у нас имелись тогда самые серьезные основания считать, что враг информирован гораздо лучше, чем эти господа. Если в результате кто-то и был обманут, то только сами союзники, но никак не противник. Могу сказать только одно: если эти люди говорили искренне, это означает, что они, подобно многим другим иностранцам, путешествовавшим по России, чересчур впечатлительны и излишне склонны делать поспешные выводы.

Главы союзных миссий в Минск не приезжали. Их пребывание в Петрограде совпало с периодом наиболее ожесточенной борьбы между Временным правительством и Советами рабочих и солдат за власть и влияние над столичными толпами и над страной. Борьба эта велась настолько бесшумно, что некоторое время оставалась в армии незамеченной. Мы узнали о ней только с запозданием. Номинально вся власть находилась в руках Временного правительства и все распоряжения издавались от его имени. Однако на деле ни единое распоряжение правительства не могло быть обнародовано без рассмотрения Исполнительным комитетом Советов рабочих и солдат, который работал за закрытыми дверями и куда входил только один член Временного правительства – министр юстиции Керенский. Разумеется, об этом противоборстве в Петрограде знали. Общество, в особенности та его часть, которая находилась под влиянием толпы, уделяло большое внимание тому, как относятся к Советам ведущие европейские державы – наши союзники. Особый интерес к Советам, продемонстрированный делегатами стран Согласия, поднял их в собственных глазах, а главное – во мнении рабочих и солдат Петрограда, которые, даже не читая газет, знали о разгоравшемся в то время соперничестве между Временным правительством и Советами.

В Военном министерстве под эгидой Советов и с участием их делегатов была создана комиссия под председательством бывшего военного министра генерала Поливанова. В ее компетенцию входила разработка правил, регулирующих вопросы прав рядовых военнослужащих. По выбору военного министра для работы в комиссии были вызваны некоторые из руководителей армии – впрочем, рангом не выше командиров бригад. Тем не менее в основном она была составлена из делегатов рабочих и солдатских Советов. В начале мая я получил телеграмму от военного министра Гучкова, в которой содержался проект правил несения службы и требование подать о нем свое мнение. Я запросил на этот предмет командующих армиями, но еще прежде, чем пришли их ответы, я направил Гучкову телеграмму, в которой указал на то, что предложенные правила совершенно несовместимы с жизнью войск и военной дисциплиной, а потому их применение неминуемо приведет к полному разложению армии, которая в настоящий момент подает некоторые надежды на постепенное возрождение. Далее я писал, что Временное правительство, дабы не утверждать подобный документ, должно уйти в отставку и передать власть в руки тех, кто активно распространяет свои взгляды, не желая в то же время принять на себя ответственность за их практическое воплощение.

Мой начальник штаба генерал-майор Алексеев пытался отговорить меня от отправки ответа, сформулированного в такой выразительной и резкой форме, но я посчитал предмет обсуждения и положение дел вокруг него слишком серьезными, чтобы уклониться от откровенного изложения своей позиции. После этого генерал Алексеев вызвал всех командующих в Могилев на совещание, насколько я понял – для того, чтобы обсудить пресловутые права военнослужащих. Совещание было проведено в мае. Четверо главнокомандующих встретились в штаб-квартире генерала Алексеева; среди них был генерал Драгомиров[186], который только что заменил генерала Рузского.

Драгомиров привез с собой начальника штаба Северного фронта генерала Данилова. С генералом Брусиловым приехал его генерал-квартирмейстер Духонин[187], будущий Верховный главнокомандующий, заменивший на этом посту Корнилова, а потом убитый большевиками в Могилеве.

Духонин по своему обыкновению отмалчивался. Остальные сотрудники командующих пришли к выводу, что принятие новых правил приведет к увеличению числа нарушений военных законов, а главное – к еще большему упадку дисциплины. Революционное движение, в настоящее время кое-где идущее на убыль, может возвратиться и, как всякий рецидив, окажется более острым, чем само заболевание.

После обсуждения я высказался в том смысле, что не исключаю возможности обратиться к Временному правительству с общим заявлением всех военных руководителей высшего