А они, безусловно, были. Уже три с лишним года она живёт в поместье, что досталось ей в наследство от приёмного отца в округе Пер-Бастет. Живёт безвыездно, а Автолик наезжает время от времени.

После провального посольства к ахейцам, Миухетти ждала всего чего угодно. Судить и казнить её, конечно же, никто бы не стал, но мало ли способов найдётся у Менны, дабы выместить свой гнев? Отравить горе-шпионку не представляло труда.

Однако неожиданно за неё вступился сам чати Пасер. Она даже не думала, что он посвящён в дела Менны, что он поинтересуется их исходом. Это вообще не его поляна. И тем не менее поинтересовался. От него, казалось, не было тайн в государстве и за его пределами. Это особенно бесило Менну.

Пасер перед самим Величайшим, да живёт он вечно, спокойно указал на ошибку Верховного Хранителя, который отправил чужеземку с заданием на её родину. Конечно, она не могла сдержаться и решила отомстить убийце своих родителей. Одна роковая ошибка и стала причиной неудачи похода, задуманного Верховным Хранителем. Да и вообще всё предприятие выглядело сомнительным. Так что Аменеминет сам во всём виноват.

Рамсес четыре года назад не слишком вникал в детали предприятия, хотя, безусловно Аменеминет не рискнул проворачивать такие дела совсем без его ведома. Однако после возвращения Миухетти чати воспользовался возможностью крепко поддеть Менну и перед лицом Величайшего раздул из мухи зверя абу.

— Ну мы же вроде не особенно в убытке? — спросил фараон.

— Не особо, о повелитель, — подтвердил Пасер, — разве что нечестивые царьки акайвашта запомнят, что Величайшего можно немножечко обмануть.

Рамсес поджал губы и сурово посмотрел на Менну.

Тому ответить было нечего.

Рамсес поразмышлял немного над словами чати и заявил:

— Ладно. С акайвашта разберёмся позже. Сейчас есть поважнее дела.

Миухетти и Автолик вернулись в Та-Кем в тот момент, когда начался новый виток войны с нечестивыми хета. Теперь обе стороны избегали прямого столкновения и покусывали другу друга исключительно руками жителей Яхмада, но так не могло долго продолжаться.

Фараон тогда готовился выступить в новый поход, целью которого был мятежный город Дапур.

— Так что делать с этими? — мрачно спросил Менна.

— Ну не награждать же их, — ответил фараон.

— Может сослать куда подальше? В Куш?

— Я думаю, это излишне, — подал голос Пасер, — пусть Миухетти пока удалится в поместье отца.

— А с акайвашта что делать? — спросил Менна.

— Мне всё равно, — отмахнулся фараон.

— Мне говорили, что он неплохой воин, — сказал Пасер, — и судя по рассказу Миухетти большую часть дела провернул именно он. При этом честен. Вернулся, хотя должен был понимать, что никто его тут не похвалит и уж тем более не наградит. Не стоит такими людьми разбрасываться.

— Он вернулся, потому что вернулась она, — ответил Менна.

— Это делает честь обоим, — заметил Пасер.

— Бегает за ней, как собака, — презрительно бросил Менна.

Пасер усмехнулся уголком рта. Легко же Верховный Хранитель отказывается от друзей и верных людей. Непринуждённо их обесценивает. Так и не стал он за эти годы ровней своему брату, да будет голос того правдив.

— Я не буду никого наказывать и неволить, — сказал Рамсес, — если хочет, пусть снова вступит в отряд шардана. Мне хорошие воины нужны. Не захочет — мне всё равно. Мы слишком долго обсуждаем ничтожное. Вернёмся к Дапуру.

За прошедшие со смерти Анхореотефа годы во дворцовых делах случилось много всякого, и взаимная неприязнь всемогущего чати и Верховного Хранителя давно выплеснулась наружу. Теперь об этом знали все. Рамсеса эти раздражало. С другой стороны, оба проявляли большое рвение, стараясь выгородить себя перед Величайшим.

Миухетти повелели удалиться в поместье отца и нос в столицах не показывать. Автолику дозволили вернуться в отряд шардана, где старшим теперь был Тарвейя.

— Почему ты хочешь вернуться? — спросила Миухетти ещё в Пер-Атум, когда они собирались отплыть в Священную Землю на корабле, присланном за горе-послами, как было уговорено — через год.

— А почему ты?

— Там мой дом, — она надулась, — а здесь меня ничто не держит.

— Могла бы жить у Алкмены.

Она энергично мотнула головой. Нет, она, конечно, любит Алкмену, но... нет.

— А у меня нигде дома нет, — ответил Автолик, — и меня тут тоже ничего не держит.

— А там?

— А там жить веселее, — ответил он с каким-то вызовом, будто сам себе что-то доказывая, — и платят хорошо. И понимаешь, что служишь истинно великому царю, а не эврисфеям всяким.

Он помолчал немного и добавил:

— И там будешь ты.

Она осторожно спросила:

— Ты понимаешь, как это будет выглядеть со стороны?

— Мне наплевать, — ответил Автолик.

Она с сомнением покачала головой.

Вернулись вместе.

Миухетти, разобравшись в делах, обнаружила, что доходы имения без всякого стеснения разворовывались управляющим, что поставил ещё приёмный отец.

— Управляй теперь сама, — сказал Автолик, когда увидел, как ловко она разобрала длинный столбик отчётов.

А управляющий не досчитался пары зубов, да посчитал, что ещё дёшево отделался от чужеземца.

Тут бы и сказать, что стали они жить-поживать, да добра наживать (вернее долги потихоньку отдавать), да только не получилось зажить одним домом, как мужу и жене.

Фараон снова ушёл воевать. С ним ушёл и «Сам себе волк».

За четыре истёкших года Автолик и Миухетти увиделись трижды. После отъездов мужа Миухетти мрачнела всё больше и больше.

«А ты что же, Амфитея, милая моя, не родила ли ещё ребёночка?»

Она так долго избегала беременности, а вот когда, наконец, всей душой пожелала родить, то... ничего не получалось. Вот как бывает, не иначе Богиня разгневалась на Миухетти. А что такое божественный гнев, критяне знали куда лучше всех прочих народов. Те, кто выжил после чудовищного бедствия столетия назад, постарались донести до потомков страх, какие несчастья может принести гнев бессмертных.

Ну а чем же, как немилостью богов объяснить, что урожай в поместье невелик, и доходы оно приносит меньше, чем она ожидала. В прошлый урожай огурцы не уродили и салат плохо взошёл. Стыдно и сказать кому из соседей, что поля в Стране Реки хорошего урожая не дают. Любой ахеец, что простой пахарь, что землевладелец