У гаража, принадлежащего соседу Савичева по дому, лежала собака по кличке Найда. А как ее еще могли назвать, приблудную? Сосед Паша в подвале гаража столярную мастерскую оборудовал, народ там у него работал, собачку подкармливал. Собачка, увидев приближающегося человека, залаяла было, но Савичев крикнул:

— Спокойно, Найда, свои!

Найда завиляла хвостом и даже немного проводила Савичева, спустившегося по тропинке между гаражами к котловану.

Уже начинало темнеть. От зданий, стоявших вплотную друг к другу, падала одна сплошная длинная тень. Но света еще хватало для того, чтобы Савичев не свернул себе шею, перебираясь между двумя котлованами с обсыпавшимися стенами.

Он благополучно выбрался на тропинку между высокими стеблями топинамбуров, когда опять залаяла Найда. Потом ее лай вдруг сменился коротким истошным визгом.

«Что за черт?!» — острое чувство тревоги, близкой опасности всегда приводило Савичева в состояние предельной собранности.

Вернуться, выяснить, что там случилось?

Савичев обернулся и увидел силуэт в просвете между гаражами. И в следующее мгновенье услышал свист, который ему приходилось слышать в жизни не раз.

Инстинкт и обретенные, отработанные навыки заставили Савичева сделать кульбит, перелететь с тропинки в огород. Ни на миг не останавливаясь, он вскочил, пересек тропинку по диагонали и рванул по мягкой, взрытой почве в направлении многоэтажки, половина окон которой уже светилась золотистым светом. И перед домом фонари горели. Там спасение — метрах в ста двадцати отсюда.

Ноги легко несли мускулистое, сухое тело, дыхание было частым, но ровным.

Через каждые три-четыре шага Савичев делал рывок в сторону, пригибался, почти касаясь руками земли, потом опять менял направление. Судя по тому, первому выстрелу, охотились на Савичева не с автоматическим оружием, иначе он уже валялся бы, уткнувшись лицом в перекопанную землю. Но стреляли в него либо из мелкокалиберного пистолета, либо — что более вероятно — из пистолета с глушителем. Потому что выстрелов Савичев не слышал, а посвистов пуль слышал всего два. Причем, вторая пуля прошла от него — насколько он не разучился еще определять это — метрах в полутора слева.

Внезапно Савичев увидел впереди перед собой, на тропинке, двоих. Всего долю секунды он переживал ощущение краха. А уже в следующее мгновенье понял — навстречу ему идут мужчина и женщина.

Вернее, парень и девушка. Оба в джинсах и куртках.

Только потом Савичев смог повосхищаться собой — своей находчивостью. Конечно, лучше побыть минуту трусом, чем всю остальную жизнь покойником, как гласит избитая прибаутка. Но почему-то Савичеву не хотелось выглядеть нелепым в глазах этих сопляка и соплячки. И спину — прямую, почти неподвижную — тоже не хотелось под пули подставлять.

И он сделал то, что позволяло исключить неловкость и избежать опасности.

Савичев присел на корточки и принялся завязывать шнурок ботинка.

Секунда, другая, третья.

Стрелок, пытавшийся его поразить, вовсе никакой не стрелок, а мазила…

Парень и девушка подошли к нему на расстояние нескольких шагов.

Савичев выпрямился.

Парень, шедший первым, внезапно вскрикнул. Потом согнулся и стал медленно оседать на землю.

9

Понедельник, 13 сентября

Сушкин — мужик пятидесяти двух лет, крупный, внешностью сильно напоминающий «бацьку» Лукашенко. У него, как и у Отца Всех Белорусов, крупное продолговатое лицо, обширная лысина и густые широкие усы.

Но на этом — на внешности — сходство Сушкина с президентом соседнего государства и заканчивалось.

Задав пару вопросов и услышав в ответ несколько фраз, Меньков понял — Сушкин безнадежно туп и ограничен. Единственное, что его — очень отдаленно — роднило с «бацькой», это хитрость. Но если белорусского президента отличала хитрость почти иезуитская, то хитрость Сушкина заслуживала определения «примитивная хитрость дикаря».

Менькову за его долгую практику встречались десятки подследственных с неполным средним образованием — и в колонии не удалось в вечерней школе доучиться — но имевших достаточно высокий уровень интеллекта. Что поделаешь, интеллект дается от рождения, и уровень его может расти только «вширь» за счет образования, эрудиции, но не «ввысь» — или «вглубь».

А у Сушкина, помимо его безграмотности, коэффициент интеллекта наверняка не превышал восьмидесяти пунктов, если вообще не опускался к семидесяти — «красной черте», разделяющей нормальных людей и дебилов.

… Имелся в биографии Сушкина один интересный пунктик — он отсидел четыре года в колонии общего режима. За что мог сидеть такой «незатейливый» тип? Конечно же, за хулиганство. Случилось это с Сушкиным в молодые годы. Но, судя по всему, впечатление от зоны у Сушкина сохранилось на всю жизнь. Сильное впечатление.

Наверное, поэтому он очень перепугался, когда к нему домой нагрянул участковый. А участковый пришел, вовсе не с профилактической целью — например, расспросить как бы между прочим про дочку или сына соседей. Нет, цель визита участкового заключалась в выяснении обстоятельств конфликта, произошедшего три дня назад.

Вообще-то конфликты, подобные этому, случались во дворе, окруженном четырьмя многоэтажными домами, и раньше. Конфликты — это слишком уж громко, пафосно и в то же время казенно как-то для определения пьяных свар, потасовок и банального мордобоя.

А именно этим и занимались время от времени участники доминошных баталий и совместного распития самогона. Контингент подобрался соответствующий: молодые и старые пенсионеры, а еще лица — опять же по официальному, казенному определению — без определенных занятий.

Сушкин на пенсии находился уже пятый год — потому как работал по «горячей сетке».

Но конфликт, произошедший за три дня до визита участкового на квартиру к Сушкину, несколько отличался от обычных пьяных стычек и мордобоев. То есть, вообще-то стычка и драка имели место быть, но вот участвовали в ней не только ветераны домино и распития самогона.

То есть, ветеранов было два — Сушкин и такой же относительно молодой пенсионер по кличке Хряк. Кличку свою Хряк получил из-за огромного пуза и непомерно толстой морды.

Хряк и Сушкин стояли у киоска и пили пиво из бутылок. Необъятный Хряк, имевший привычку во время разговора размахивать руками, задел девушку, которая как раз подошла к окошку киоска. Извиняться Хряка не учили ни в семье, ни в трудовом коллективе. Могучий Хряк считал, что уж ему-то извиняться перед кем-либо вообще западло. Девушка сказала — вполголоса — что-то насчет пьяного быдла, за что немедленно огребла по тонкой шейке и упала на асфальт перед киоском. Женщина, подошедшая к киоску вслед за девушкой, как оказалось впоследствии, была ее матерью. Она, не раздумывая, врезала, как могла, по толстой морде Хряка.