В июне 1936 года после непродолжительной болезни, якобы от простуды, умер известный писатель Максим Горький (Алексей Максимович Пешков)...

В 1936-м с 18 по 24 августа прошёл громкий процесс по делу врагов народа — руководителей контрреволюционного террористического центра Зиновьева (Радомысльского) и Каменева (Розенфельда). Военная коллегия Верховного суда СССР признала виновными Ивана Петровича Бакаева, Григория Еремеевича Евдокимова, Григория Евсеевича Зиновьева, Льва Борисовича Каменева, Сергея Витальевича Мрачковского, Ивана Никитича Смирнова, Вагаршака Арутюновича Тер-Ваганяна и ещё девять человек по статьям 58-8 (совершение террористического акта) и 58-11 (организация деятельности, направленной к совершению контрреволюционных преступлений) Уголовного кодекса РСФСР и приговорила их к расстрелу с конфискацией имущества...

25 августа 1936 года скончался от сердечного приступа Сергей Сергеевич Каменев, начальник Управления ПВО РККА...

В феврале 1937 года ушёл из жизни член Политбюро ЦК ВКП(б), нарком тяжёлой промышленности СССР Георгий Константинович (Серго) Орджоникидзе. На февральско-мартовском пленуме он намечался главным докладчиком по вопросу «об уроках вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». Но за пять дней до пленума при загадочных обстоятельствах он умер. По официальной версии — от инфаркта. Однако близкие к Орджоникидзе люди говорили, что он застрелился...

Знаковым, предвещающим недоброе событием для грядущих лет в жизни страны было слияние во второй половине 1934-го НКВД с ОГПУ[267]. Новое образование — центральный орган государственного управления СССР по борьбе с преступностью и поддержанию общественного порядка, обеспечению государственной безопасности получило название НКВД СССР. Влившееся в Наркомат внутренних дел ОГПУ получило статус Главного управления государственной безопасности (ГУГБ). На это гигантское образование была возложена огромная ответственность за многие сферы: строительство и охрану границ, содержание тюрем и лагерей, деятельность органов внутренних дел, пожарную охрану. Но основное — организация тотального политического сыска. Во главе НКВД СССР был поставлен Генрих Григорьевич Ягода. На этом посту он пробудет до сентября 1936 года, подготовит эффективную карательную машину для Большого террора, затем сместится на наркомат связи. Вместо него на НКВД сталинское Политбюро поставит Николая Ивановича Ежова.

Через полгода ЦК ВКП(б) исключит Ягоду из членов партии, и он попадёт в жернова созданной им же мощной репрессивной машины. Его обвинили в совершении антигосударственных и уголовных преступлений, в связях с Троцким, Бухариным и Рыковым[268], в организации троцкистско-фашистского заговора в НКВД, подготовке покушения на Сталина и Ежова. Следствие шло почти год. Приговор — высшая мера наказания. Расстрелян 15 марта 1938 года.

В 1937 году состоялся февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б). Он проходил с 23 февраля по 5 марта. В советской историографии ему отведена особая роль. Считается, что он дал старт так называемому Большому террору в СССР.

Своеобразной предтечей развязанного общего террора являются августовские 1936-го и январские 1937 годов события, связанные с судебными процессами над членами «Троцкистско-Зиновьевского террористического центра» и «Параллельного антисоветского троцкистского центра». На первом громком процессе основными обвиняемыми были Зиновьев, Каменев и их 14 единомышленников, все они приговорены к расстрелу. На втором процессе разбирались 17 менее крупных оппозиционных функционеров, таких как Карл Бернгардович Радек, Георгий Леонидович Пятаков и Григорий Яковлевич Сокольников. 13 из них расстреляны, остальные приговорены к длительным срокам заключения.

Что касается террора против Красной армии, то ему предшествовала скоропостижная кончина командарма 1-го ранга Каменева. Именно тогда были проведены аресты среди военных. Аресту подверглись члены Военного совета при наркоме обороны СССР (ВС НКО) комкоры Примаков[269], Туровский[270], Путна[271]. Этим активным участникам Гражданской войны предъявлялись обвинения в участии в «боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации». Свыше девяти месяцев они содержались в тюрьме, где от них требовали сознаться в подготовке военного переворота и назвать сообщников. Но до мая 1937-го следователям НКВД не удалось этого добиться...

На февральско-мартовском пленуме было сделано несколько докладов. Выступили высокие государственные и партийные функционеры, в их числе Молотов[272], Каганович[273], Ежов. Смысл большинства выступлений сводился к тому, что страна наводнена «шпионами, диверсантами и вредителями», пролезшими на самые высокие посты. Жёсткой критике подверглись бывшие партийные оппозиционеры, вчерашние соратники нынешних обличителей; они обвинялись в том, что ещё в начале 1930-х годов намеревались силой захватить власть, образовали общий блок «троцкистов», «зиновьевцев» и «правых», встали на путь террора и сотрудничества с «зарубежными фашистами».

С большой разоблачительной речью военных оппозиционеров 2 марта 1937 года выступил на пленуме К. Е. Ворошилов:

«Товарищи, доклады тг. Молотова и Кагановича, вчерашнее выступление т. Ежова и последующих товарищей со всей ясностью, как прожектором, осветили, как наши враги глубоко проникли в поры нашего социалистического хозяйства и государственного аппарата. Враг выбирал наиболее чувствительные места нашего социалистического строительства, наиболее важные пункты для того, чтобы, изнутри поражая самые чувствительные нервные узлы, в этих пунктах наносить вред всему нашему государственному строительству. НКПС, Наркомтяжпром, лёгкая промышленность, пищевая промышленность и другие наркоматы — все они, к сожалению, были, и я думаю, что и продолжают быть, поражёнными вредительской работой троцкистов, японо-немецких шпионов, диверсантов и наших классовых врагов.

<...> Теперь разрешите перейти к моему ведомству. Лазарь Моисеевич перед тем, как мне сюда идти, сказал мне: “Посмотрим, как ты будешь себя критиковать, это очень интересно” (общий смех). Я ему сказал, что мне критиковать себя очень трудно, наверное, и среди вас немного найдётся (смех), которые эту любовь испытывают. Я тоже не особенно, так сказать, любитель критики, но, тем не менее, я большевик, член ЦК, и мне непристало бояться нашей партийной критики.

Но положение моё, Лазарь Моисеевич, несколько иное, чем положение, предположим, Ваше, не только потому, что я представляю армию, это тоже имеет кое-какое значение, но то, что у нас в рабоче-крестьянской Красной армии к настоящему моменту, к счастью или к несчастью, а я думаю, что к великому счастью, пока что вскрыто не особенно много врагов народа. И они несколько иное место занимают в рядах всех врагов, которые вскрылись органами НКВД в других наркоматах...

...Троцкий в прошлом, ещё в 1920—1921 годах, когда он пошёл походом, открытым походом на Ленина, на нашу партию, он пытался опираться тогда на кадры армии. Он считал, что имеет в армии достаточно прочную базу... но он просчитался.

<...> К 1923—1924 годам троцкисты имели, как вы помните, а вы обязаны помнить, за собой почти всю Москву и военную академию целиком, за исключением единиц, которая была за троцкистов. И здешняя школа ЦИК, и отдельные школы — пехотная, артиллерийская и другие части гарнизона Москвы — все были за