стал расти как снежный ком. Опросы общественного мнения показывали, что премьер становился самым популярным человеком в стране. Но чем популярнее он становился, тем больший страх вызывал у ближайшего окружения президента и у него самого.

Примаков никогда не был единомышленником Ельцина. Он сожалел о распаде СССР. Критиковал гайдаровские реформы. Был противником слишком быстрого сближения с Западом. Но всегда понимал необходимость сотрудничества с США и с Западом в целом в условиях глобального мира. Уже в 1999 году публично выражал обеспокоенность нарастанием в стране ура-патриотических лозунгов, разрушающих необходимое доверие и сотрудничество, осознавал угрозу изоляции России.

Когда «тяжеловес» Примаков с правительством, слаженно работавшим, стали вытаскивать страну из кризиса, Ельцин, то ли испугавшись, то ли поддавшись давлению своего окружения, своей «большой семьи», решил освободиться от него. Говорили, что немалую роль в этом сыграл Александр Волошин, ставленник Березовского: трудился у него в ЛогоВАЗе, и уже тогда его обвиняли в уводе из бюджета многих миллионов долларов. В марте 1999 года он возглавил администрацию президента. Собрав журналистов, Волошин заявил, что Примаков ведет свою игру и не может считаться сторонником Ельцина. Действовал он так явно не по собственной инициативе. В Кремле решили освободиться от Примакова. Вот какой разговор состоялся между президентом и премьером 12 мая 1999 года:

Ельцин: Вы выполнили свою роль. Теперь, очевидно, нужно будет вам уйти в отставку. Облегчите мне эту задачу, напишите заявление об уходе с указанием любой причины.

Примаков: Нет, я этого не сделаю. Облегчать никому ничего не хочу. <…> вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в Кабинете министров, который работает хорошо: страна вышла из кризиса[63].

Провожали Е. М. Примакова члены правительства стоя и аплодисментами. От награждения высшим орденом страны Евгений Максимович отказался. Ельцин позже признал в своей книге «Президентский марафон»: «Это была самая достойная отставка из всех, которые я видел. Самая мужественная. Это был в политическом смысле очень сильный премьер. Масштабная крупная фигура»[64].

«Надо сохранять порядочность, чтобы самому чувствовать себя человеком всегда», – сказал Примаков в одном интервью Бэлле Курковой. Да, он был всегда порядочным человеком, сохранял верность слову при достигнутом компромиссе. Реликтовое качество поведения в большой политике.

Показательно, что и сам Борис Николаевич в какой-то момент задумался, а не сделать ли Примакова преемником. И даже бросил ему этот «пробный шар», который премьер отбил: «Всякое безумство должно иметь пределы. Я исчерпал свое, согласившись на премьерство…» Евгений Максимович в телевизионном интервью сказал: «…хочу заявить тем, кто занимается антиправительственной возней: успокойтесь, у меня нет никаких амбиций или желания участвовать в президентских выборах».

Ельцин, разочаровавшись в своей прежней ставке на интеллигенцию, на экономистов-«умников», начал искать выходца из силовых структур. Он был уже совсем плох – перенес пять инфарктов. В стране сильны были антиельцинские настроения, раздавались голоса: судить президента за развал страны. «Семье» нужны были гарантии, что ее не тронут.

И главное: преемник должен был хранить верность своему крестному отцу и после того, как тот уйдет. Приемника нашли: молодого, умного, имевшего опыт работы во власти. Нашли среди чекистов. В конце концов демократия девяностых обернулась новым изданием русского самодержавия.

В последние годы Примаков тяжело болел. Рядом были Ира, жена, врач и, конечно, дочь Нана, внуки, близкие друзья. Он ушел 26 июня 2015 года.

Я знаю, что Евгений Максимович всегда хотел упокоиться рядом с сыном и его любимой Лаурой. Но государство оказало ему официальные государственные почести: захоронение на самом престижном погосте России – Новодевичьем кладбище. А потом еще и поставили довольно помпезный памятник на Смоленской площади у Министерства иностранных дел. Но, слава богу, на могиле стоит достойный памятник: каменная глыба, на которой написано: академик Е. М. Примаков. И ничего больше. А рядом на полированной плите его стихи, своеобразное признание:

«Я твердо все решил: быть до конца в упряжке,

пока не выдохнусь, пока не упаду.

И если станет нестерпимо тяжко,

то и тогда с дороги не сойду».

Памятник Е. М. Примакову на Новодевичьем кладбище

Глава тринадцатая

Открылась дорога в мир

С началом перестройки моя научная работа отошла на второй план. Я оказалась востребованной в журналистике, на радио, телевидении, прежде всего в испаноязычном мире. Меня часто приглашали в Испанию для участия в семинарах, в телевизионных дебатах. Приходилось выступать в самых разных аудиториях – от банкиров до студентов. Всех интересовало в те годы, что происходит в России, что предлагает Горбачев, как ему помочь?

Первая моя поездка в Венесуэлу в апреле 1986 года стала провальной. Меня послали от общества «Знание», одну, для лекций и выступлений. Раньше одних лекторов за границу не выпускали. Помнится, в 1978 году мы ехали в Мексику большой группой лекторов общества «Знание», но лекций никаких не было, одни «дружеские встречи». Такой «полунаучный туризм» за государственный счет.

Теперь я ехала одна в незнакомую мне страну. Прямого маршрута не было. Надо было лететь «Аэрофлотом» через Шенон, Гавану, Лиму (Перу) в Каракас. Денег было мало. Нам тогда выдавали билет туда и обратно, паспорт с визой, оплаченной государством, совершенно жалкие «суточные» и еще «транспортные», которые, как предупреждали перед выездом, ни в коем случае нельзя было тратить на такси, а только на общественный транспорт с сохраненным билетом для отчета в Москве.

Вылетала я из Москвы 29 апреля, еще ничего не зная (да тогда никто в Москве не знал) об аварии, которая произошла на Чернобыльской АЭС в ночь на 26 апреля. Там был разрушен четвертый энергоблок и выброшено большое количество радиоактивных веществ. Облако, образовавшееся от горящего реактора, разнесло радиоактивные материалы по соседним странам Европы. Первые сигналы опасности пришли из Швеции, о чем сообщило Би-би-си. А мне перед отлетом успел рассказать об этом мой умный молодой племянник Виктор Зорин, постоянно слушавший «голоса». Я же отмахнулась от очередной страшилки.

Но в Университете Каракаса я поняла, что мне достанется. Да, о начавшейся в СССР перестройке студенты и преподаватели уже знали, она их интересовала, но еще более интересно им услышать от только что приехавшего из Москвы «свидетеля», что произошло в Чернобыле и каковы перспективы ядерной энергетики теперь, после столь чудовищной катастрофы на надежной, как всегда утверждалось, атомной станции. А знала я о катастрофе меньше их. В нашем посольстве, где пришлось отметиться по приезде, никого не