– К моей великой досаде, – сказал тот. Но потянулся и обхватил пальцы Лиры своими, мягко и легко.

Только это и выдавало их связь – крепкая дружба да сплетенные руки. Никаких поцелуев, никаких других признаков любви, как понимал ее Раффи. Однако казалось, что их чувства глубже всего этого. Лира и Файф любили друг друга иначе – безупречно скроенной под них любовью.

В последнее время Раффи все больше сомневался, что способен разобраться в природе любви.

Все четверо погрузились в молчание. Где-то на пляже вскрикнула чайка.

Каю выпрямилась, переводя темные глаза со мхов на Раффи. На лице у нее проступило нечитаемое выражение – некая смесь надежды, уязвимости и стальной твердости.

– Идешь?

И, даже потерянный в гуще собственных мыслей о любви и непостижимых ему вещах, Раффи уловил истинный вопрос, скрывавшийся за тем, который она задала. Ощутил ее потребность в спокойствии, тепле и возможности не думать хоть недолго.

А потому, когда Каю двинулась к Храму особой, исполненной решимости походкой, он пошел за ней, понимая, что это значит.

За спиной у него зазвучали тихие голоса Файфа и Лиры, едва слышные за шумом ветра, криками чаек и плеском волн о берег; они снова говорили на своем, только им двоим известном языке.

Раффи последовал за Каю сквозь двери Храма, по коридору, к маленьким кельям с маленькими кроватями и к той комнатке, которую Каю избрала для себя, как только стало ясно, что им придется провести здесь по меньшей мере одну ночь. Он не думал о том, что будет дальше, хотя его тело уже все знало. Он вообще не позволял себе думать.

Приятно было ненадолго дать разуму отдых. Позволить другим частям себя на время взять верх.

Когда дверь за ними закрылась, Каю обернулась. Невысокая, она едва доставала носом до его груди, и глаза к его лицу вскинула с уже расширенными зрачками. У него перехватило дыхание, когда она сбросила свободную рубашку, брюки и сапоги и замерла перед ним, бледная и нагая.

– Я давно ни с кем не была, – шепнула она.

– Я тоже, – ответил Раффи.

Каю поцеловала его, и на вкус оказалась как пряности и цветы. Он запустил руки в ее волосы, невозможно шелковистые – они заскользили по его коже черными занавесями.

– Пусть это не значит ничего. – Она отстранилась, через голову стянула с него рубашку и провела ладонями по его гладкой, смуглой груди. – Пусть это не значит ничего такого, чего тебе не хотелось бы.

Утешение. Вот чего они оба ищут. Вот что он сказал себе, целуя ее вновь и опуская руки к ее бедрам и ниже. Это ведь не значит ничего? Он занимался этим и раньше, с людьми, знавшими, что причиной всему – лишь поиск утешения; знавшими, что на сердце у него совсем иное, и ничего не имевшими против. Это не значит ничего, кроме потребности в небольшой передышке. Пусть Раффи мало знает о любви, но это он знает точно.

А если это значит нечто большее? Если это важнее того, что тела просто предаются телесному, что это может значить для него? А для Нив?

В этот миг, когда Каю пятилась к крошечной койке, вся теплая и шелковистая, а снаружи кричали чайки и бились волны, Раффи обнаружил, что ему все равно.

После она уснула. Лежа на боку лицом друг к другу, они свернулись, будто половинки круга, оставив между собой расстояние и соприкасаясь лишь там, где Раффи опустил ладонь на изгиб ее талии. Волосы рассыпались у нее по лбу, колыхнувшись от дыхания. Раффи поднял руку, чтобы убрать их, и Каю шевельнулась лишь с тем, чтобы поудобнее устроить голову на подушке.

Раффи сел, провел ладонью по лицу. Ему полегчало – он действительно давно ни с кем не был – и теперь его разум снова принялся работать, прокручивая ставшие неотступными тревоги. Приятно было отстраниться от всего хотя бы на час. Приятно было отстраниться от всего с ней.

Но долгой передышка быть не могла.

Он немного подождал, готовый к чувству вины и к тому, что лицо Нив проявится на изнанке его век. Ничего не происходило. Ему было тепло и томно, и, да, по-прежнему беспокойно, но он совсем не чувствовал себя виноватым.

Это должно было принести облегчение. Дать ответ на то, была ли их с Нив любовь чем-то большим, нежели дружба. Вместо этого, мучительно ясно ощущая присутствие рядом другой женщины, Раффи опасался, что осознание всего только еще больше усложнит ситуацию.

Она сказала, что это не должно ничего значить. Ему хотелось бы, чтобы не значило.

Каю заворочалась во сне, на ее полных губах заиграла улыбка. Короли, она была такой красивой. Безумно раздражающей, навязчивой и умной настолько, что это вредило ей самой, – но красивой.

Он заглушил яростный стон ладонью.

В углу комнаты лежала сумка. Ее сумка. Из нее, разметавшись по камню, выплескивалась богато расшитая ткань. Раффи встал, собираясь положить наряд обратно внутрь – платье выглядело дорогим, оно могло испортиться, валяясь в этой пыли. Непохоже было, что жрицы много времени тратили на уборку.

И ему нужно было отдалиться от тепла Каю прежде, чем он снова к нему потянется.

Раффи вытащил платье из сумки целиком, чтобы сложить его как следует и убрать назад. Но когда он это сделал, нечто порхнуло обратно на пол. Он нахмурился и подобрал это нечто.

Бумаги. Перевязанные бечевкой. В глаза ему бросилась строка, написанная сверху: Ее Святейшеству, Верховной Жрице.

В ушах у него нарастал грохот сердца.

Раффи не стал тратить время на раздумья о правах Каю и тайне переписки. Он порвал бечевку зубами и сел на пол обнаженным, пробегая глазами послания.

Послания обо всем. И все подписанные Сестрой Окадой Каю, послушницей Ордена Пяти Теней.

Это напоминало боль от вправляемых костей – так мучительно все вставало на свои места, складываясь в единую картину у него в голове. Внезапное прибытие Каю в Валлейду аккурат после того, как страну покинули остальные жрицы. Перехваченное письмо от Кири – только вот на самом деле она его не перехватывала, верно? Оно изначально и было написано ради нее – подходящее средство для того, чтобы втереться к нему в доверие. Чтобы забраться в его постель.

Короли. Боль была жгучей.

– Я не стану их ей отдавать.

Вокруг ее талии стелилось тонкое покрывало. Каю села в кровати, пока он читал, и наверняка наблюдала за ним. Но даже теперь она не выглядела напуганной. Знала, что он не причинит ей вреда.

Проклятые Короли и тени, каким глупцом он оказался.

– Я прибыла сюда лишь для того, чтобы укрыться от отца. – Сейчас, когда она наконец во всем признавалась, слова лились быстро, будто давно ждали этого мига. – И стала жрицей для того, чтобы он не смог вынудить меня вернуться домой. Мне казалось, что Рильт достаточно далеко от материка, чтобы его не касались политические игры, но, когда я приехала, все жрицы уже примкнули к ордену Кири, а сразу после меня появилась и сама Кири, и, едва она узнала, что я вхожу в список тех, кто может наследовать трон Валлейды…