Шрифт:
Закладка:
«Если КАЖЕТСЯ – то перекрестись». Я пишу не о том, что мне кажется, а о том, почему мне кажется.
КАННИТФЕРШТАН (см. Жуковский, «Две были…»). На картах для маньчжурской войны значились селения: Бутунды I, Бутунды II, Бутунды III, потому что «бутунды» значит «не понимаю». Так и воевали (В. Алексеев. В старом Китае).
КАНОНИЗАЦИЯ Николая II. А вот в Англии почему-то канонизировали не Карла I, а Томаса Мора. Мы ведь не считаем святым моряка за то, что он утонул в море. У каждой профессии есть свой профессиональный риск; для королей это гильотина или бомба. Канонизируйте сначала Льва Толстого.
КАРТЫ. Бертон от меланхолии рекомендовал рассматривание географических карт. А мне они помогли понять, что такое символизм. Лет в десять я спросил об этом мать, она ответила: «Ну вот, если нужно обозначить на карте лес, а изображают елочку или художник нарисует трубу вместо целого завода, это и будет символизм».
«В КЕЛЬНЕ считают, что на восточном берегу Рейна уже начинается Сибирь», – сказал С. Ав.
КИРИЛОВ. Радищев у Лотмана, желающий пробудить человечество не книгой, так самоубийством, удивительно похож на Кирилова. Даже заиканием.
Сам сижу я за столом,
Как всегда угрюмый,
И невесело пером
Выражаю думы.
КЛАССИКИ, или ДИАЛОГ КУЛЬТУР. Перс сказал Вамбери: как же наша культура не выше вашей, если вы наших классиков переводите, а мы вас нет?
КЛАССИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. Президент Гардинг умел одновременно писать одной рукой по-гречески, другой по-латыни.
КЛИРОС. Чаадаев имел между дамами крылошанок и неофиток (Вяземский).
КНИГА. «Он сорок лет назад сочинил книгу ума своего и доселе читает по ней», – говорил Батюшков об А. С. Хвостове.
КНИГИ с полок обступают меня, и каждая спрашивает: где брат мой Авель? почему ты меня так мало использовал?
Книги как вехи воспоминаний. Зимой в углу пестрого коврового дивана при свете лампы (абажур с цветной бисерной бахромой) читаю книгу про Баженова, болонского лауреата; помню даже опечатку: Жакнетта вместо Жаннетта. Темно-красный том Хемингуэя почему-то вижу на вагонном столике отъезжающего поезда (серый движущийся перрон, серое небо за окном) – хотя ни в какой дороге я его не читал: смешанное чувство восторга и непонимания.
КНИГИ. Когда монголы взяли Багдад и бросили книги в реку, Тигр несколько дней тек чернилами.
КОВЧЕГ. Точно ли Ной строил ковчег один с сыновьями? а если у них были работники, как на старых гравюрах, то знали ли они, что их на борт не возьмут? или их обманули в последний миг?
КОЗЬМА ПРУТКОВ. «Ласкательство подобно написанному на картине оружию, которое служит только к увеселению и ни к чему другому не годится». «Как порожные сосуды легко можно, за рукоятки взяв, подъимать, так легкомысленных людей за нос водить». «Жизнь наша бывает приятна, когда ее строим так, как мусикийское некое орудие, т. е. иногда натягиваем, а иногда отпускаем» («Трудолюбивая пчела», 1759: Димофила врачевания жития, или Подобия, собранные из Пифагоровых последователей).
КОЗЬМА ПРУТКОВ. «Это еще не начало конца, но, быть может, уже конец начала», – сказал Черчилль об Эль-Аламейне.
Я пересохший КОЛОДЕЗЬ, которому не дают наполниться водой и торопливо вычерпывают придонную жижу, а мне совестно.
КОМАНДИРОВКА. Я возвращался, опасаясь: вдруг за полгода история ушла так далеко вперед, что я вернусь совсем в другую страну? Но, оглядевшись: нет, все изменилось лишь в пределах предсказуемого. «Так ли? – сказал В. См. – По-моему, история ушла очень далеко, но по очень однообразной местности».
КОМАРИНСКИЙ. Размер Полонского в поэме «Анна Галдина»:
Бесподобное местечко, господа!
Не угодно ли пожаловать сюда?..
был подсказан ему ритмом молитвы «Отче наш, иже еси на небеси» (Андреевский. Лит. очерки, 1902).
КОММЕНТАРИЙ. Перед текстом (и перед человеком) я чувствую себя немым и ненужным, а перед текстом с комментарием (и перед разговором двоих) – понимающим и соучаствующим. Мне совестно быть первобеспокоящим. Потому я и на кладбища не хожу; а текст для меня – тоже покойник. «Это пир гробовскрывателей – дальше, дальше поскорей!»
КОНГЕНИАЛЬНОСТЬ. Говорят, когда переводчик конгениален автору, то можно дать ему волю. Но, следуя этой логике, когда один студент лицом похож на другого, то он может сдавать зачет по его зачетке.
КОРНИ. Жить корнями – это чтобы Чехов никогда не уезжал из Таганрога.
КОСОРЕЦКИМ назывался поросенок к новогоднему застолью – в честь Василия Кесарийского.
КОФЕЙНИ в Вене явились после того, как в 1683 г. в турецком стане было захвачено очень много кофе.
КРАТКОСТЬ. У индийских грамматиков считалось: изложить правило короче на одну лишь краткую гласную – такая же радость, как родить сына (Robins).
КРИТИК. Бывало, придет Д. Жаров к Разоренову, завалится за прилавок и заснет, а лавочку закрывать пора. Крикнешь: «Критик идет!» – ну он и проснется (Белоусов).
КРИТИКА отвечает на вопросы, задаваемые произведением, литературоведение восстанавливает вопросы, на которые отвечало произведение. Задача критики – организация вкуса (единства ответов): «Кто еще из читателей “Задушевного слова” любит играть в солдатики?» Симонид открыл науку помнить, критика – науку забывать: именно она умеет восхищаться каждой метафорой, как первой метафорой на свете. Белинский начинал каждую новую рецензию с Гомера и Шекспира, потому что ему нужно было всякий раз перестроить историю мировой литературы с учетом нового романа Жорж Занд. Чехов поминал Стасова, которому природа дала драгоценную способность пьянеть даже от помоев; послушав НН, я подумал, что эта способность не личная, а профессиональная.
КРИТИКА. Смысл всякой критики: «Если бы я был Господом Богом, я бы создал этого автора иначе».
КРУГ. «Думали, что революция повернет на 180 градусов, а она повернула на 360».
К СОЖАЛЕНИЮ. Бонди говорил: «Ранние стихотворения Лермонтова, к сожалению, дошли до нас».
КУВШИН. Я сказал: «Как мы далеки от народа: вот оказалось, что главный народный герой – всеоплакиваемый Листьев, а я о нем и не слышал». А. объяснила: «А плакали не о нем. Это как в сказке, где искали родню казненного: выставили голову на площади и смотрели, кто из прохожих заплачет. Вышла мать, нарочно разбила кувшин и заплакала, будто бы о кувшине. Вот и Листьев был как тот кувшин».
КУКУШКА И ПЕТУХ. Альбова Шмелев считал русским Прустом. Бунин говорил: «Толстой, если бы захотел, мог бы писать, как Пруст, но
