Шрифт:
Закладка:
Чтобы объяснить светскому обществу усыновление молодого человека, Геккерны сочинили ещё одну историю. Матерью поручика, будто бы, была сестра посла, иначе говоря, барон усыновил своего племянника. Изощрённостью ума дипломат не уступал барону Мюнхгаузену. Самым удивительным было то, что Геккерны заставили общество поверить сочинённым ими небылицам.
В декабре 1836 г. Пушкин писал отцу: «…Екатерина выходит за барона Геккерна, племянника и приёмного сына посланника короля Голландского»1131. Примерно в середине января 1837 г. Александрина писала брату из Петербурга, что обедала в доме у Геккернов, но у неё «отношения с дядей и племянником (Геккерном и Жоржем. – Р.С.) не из близких»1132. Тотчас после смерти поэта Вяземский повторил ту же версию. Он писал насчёт родства Геккерна и Дантеса: «Роль дяди – отца – я не знаю, как назвать его, особенно двусмысленна»1133.
Ложь всплыла после дуэли. А.И. Тургенев писал П.А. Вяземскому из Германии в августе 1837 г.: «Я узнал и о его происхождении, об отце и семействе его; всё ложь, что он о себе рассказывает и что мы о нём слыхали»1134.
Посол вёл рискованную игру. Блистательная родословная Дантеса бросала тень на доброе имя беспорочной дамы – матери Жоржа и, что особенно важно, на ни в чём не повинного голландского короля.
Бестактность дипломата была всем известна. Осенью 1836 г. Геккерн доверительно сообщил Николаю I некоторые подробности семейной жизни принца Вильгельма Оранского, женатого на родной сестре царя, а затем изложил содержание беседы с императором голландскому правительству. «Донос» посла повлёк за собой выяснение отношений между августейшими родственниками. Переговоры продолжались весь октябрь. Барон навлёк неудовольствие как русского, так и голландского двора. По случаю отъезда Геккерна из России Вильгельм Оранский 8 марта 1837 г. писал: «Я в особенности надеюсь, что тот, кто его заменит, будет более правдивым и не станет изобретать сюжеты для заполнения своих депеш, как это делал Геккерн»1135. Указание на лживость собственного посла, его склонность к мистификациям было беспрецедентным в истории дипломатии.
Французский посол в Петербурге Барант, упомянув о частых беседах с Геккерном, так отозвался о нём: «Он человек остроумный, проявляющий много бесполезной тонкости, речь которого никогда не предполагает ни малейшей искренности»1136.
Письменные отзывы о Геккерне в большинстве датируются временем после дуэли, что неизбежно предопределяло крайне отрицательную оценку его личности. Ввиду этого исключительное значение приобретает свидетельство Долли Фикельмон, записавшей свои впечатления в дневник в 1829 г.: «Геккерн голландский министр, лицо тонкое, фальшивое, мало симпатичное. Он здесь сходит за шпиона г-на Нессельроде. Это предположение даёт лучшее описание личности и характера»1137. Геккерну удалось покорить Долли своей общительностью и остроумием, но и тогда она не отказалась от своего прежнего взгляда: «…Не могу скрыть от себя, что он зол – по крайней мере в речах»1138.
Чиновник дипломатического ведомства Н.М. Смирнов характеризовал Геккерна в таких же выражениях, как и Долли Фикельмон: «Геккерн был человек злой, эгоист, которому все средства казались позволительными для достижения своей цели, известный всему Петербургу злым языком, перессоривший уже многих, презираемый теми, кто его проник»1139.
Письма Дантеса дают ключ к объяснению карьеры Геккерна. Упомянув о короле Голландии, Жорж писал отцу: «…за свою службу вы довольствуетесь вознаграждением, которое ему ничего не стоит, а ведь редко найдёшь властей предержащих, пусть даже государей, которые не любят такой ценой платить за службу»1140. Геккерн получил место посла сначала в Петербурге, а позднее в Вене по той причине, что содержание посольств в двух главных европейских столицах требовало крупных расходов, а Геккерн довольствовался скромным вознаграждением из королевской казны. Дипломат барон Торнау сообщает, какие средства использовал Геккерн, чтобы поднять свои доходы. Барон покупал, менял и перепродавал картины и предметы древности. По словам Торнау, Геккерн был зол на язык, его «злого словца» боялись и «хотя недолюбливали, но кланялись»; «о правде Геккерн имел свои собственные, довольно широкие понятия, чужим прегрешениям спуску не давал».
П.Е. Щёголев придаёт особое значение приведённому известию, так как Торнау наблюдал барона в роли посла в Вене, и «его оценка наиболее беспристрастная, наиболее удалённая от пушкинского инцидента в жизни Геккерна»1141.
К зиме 1836 г. появились признаки близкого крушения карьеры голландского министра, и он предпринимал отчаянные попытки избежать скандала, который мог бы осложнить его положение.
Навязанное родство
После помолвки Геккерны уговорились с Загряжской, что жених может видеть невесту в её апартаментах в Зимнем дворце каждый день от двенадцати до двух часов. В первой же записке Катерине кавалергард просил удостоить его свидания наедине, а не в комнате, где сидит тётушка, потому что он хочет говорить «о нашем счастливом будущем»1142. Помимо «счастливого будущего» Жорж имел в виду говорить о том, что происходит в доме у Пушкиных.
Геккерны не очень церемонились с Катериной. Когда последняя в самых нежных и ласковых выражениях попросила у жениха его портрет, ей было отказано решительным образом1143.
В доверительном письме Нессельроде барон не скрыл своего подлинного отношения к невестке. Высоконравственное чувство, писал он, заставило «моего сына закабалить себя на всю жизнь, чтобы спасти репутацию любимой женщины»1144. Брак с нелюбимой девицей был хуже кабалы.
В свете кавалергард продолжал играть роль влюблённого жениха. Карамзина писала о нём брату: «…клянусь тебе, он выглядит очень довольным, он даже одержим какой-то лихорадочной весёлостью и легкомыслием, он бывает у нас каждый вечер»1145. У Карамзиных и в свете Дантес почти ежедневно сталкивался с Пушкиными. Неловкая игра поручика ставила всех участников драмы в фальшивое положение. Бобринская писала в письме от 25 ноября: «В свете встречают мужа (Пушкина. – Р.С.), который усмехается, скрежеща зубами. Жену, прекрасную и бледную, которая вгоняет себя в гроб, танцуя целые вечера напролёт. Молодого человека (Дантеса. – Р.С.), бледного, худого, судорожно хохочущего»1146.
Голландский посол должен был расстаться с надеждами найти богатую невесту для сына. Семья Гончаровых разорилась. Братья выплачивали ежегодное пособие Катерине и Александрине, но даже после настойчивой просьбы Натали не выделили причитающейся ей доли. Условия брачного контракта, продиктованного Геккернами, наносили прямой ущерб всем остальным наследникам имущества Гончаровых. Барон выговорил для сына гарантии на строго определённую долю наследства в недвижимости. Кроме того, Геккерны постарались получить значительную сумму от невесты. По этому поводу Катерина написала несколько писем брату Дмитрию1147. Первое неточно датировано 18 ноября: в этот день Дмитрий ещё был в Петербурге и у сестры не было нужды писать ему письмо. В письме от 3 декабря Гончарова напомнила Дмитрию: «…ты
