месяц мы поговорим снова… на более утешительные темы. Кстати говоря, я убежден, что обстановка вскоре резко изменится и нам уже больше никогда не придется возвращаться к этому неприятному разговору… Согласен ты на это?

Они снова замолчали. Стояла полная тишина, в кабинете не было даже часов, тиканье которых нарушило бы ее; грохот трамвая не доносился в этот уголок старой Праги. Депутат, как пришибленный, сидел в кожаном кресле, Подградский стоял у открытого окна, опираясь о подоконник. Сражение окончилось, напряжение ослабло, на поле боя спускались сумерки, проникая через окно из сада князей Роганов.

— Страшная кара! — прошептал депутат и замолк. — Страшная кара за трехмесячную дружбу с буржуазией! Вы хитры, как змеи, и подлы, как шакалы!

Молчание становилось мучительным.

— Ну, — сказал вдруг Яндак, нахмурившись, встал и, подойдя к Подградскому, холодно подал ему руку. — Ну, будь здоров!

— Всего хорошего, господин депутат! — Подградский пожал протянутую руку и вежливо поклонился.

Он проводил гостя до дверей и сказал веселым тоном, словно соглашение уже достигнуто и о нем можно больше не вспоминать:

— А сына своего ты обуздай малость. На митингах на Смихове он говорит такие вещи, что волосы встают дыбом. Скажи ему, что эти две недели отсидки — только легкое предупреждение, а когда-нибудь мы его посадим по-настоящему, накрепко.

Яндак только рукой махнул.

И вот он едет домой — игрок, проигравший всю получку; боксер, мечтавший о славе мирового чемпиона и нокаутированный незаметным новичком; воин, который на марше вдруг ощутил легкий толчок в позвоночник, а через несколько секунд почувствовал, что его ноги подкашиваются и что он умирает…

Яндак поднялся по лестнице в свою квартиру. Ему повезло: дома никого не было. Он вошел в кабинет и с минуту стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу. В голове у него не было никаких мыслей. «Будь что будет, но я сейчас лягу спать», — подумал он, отошел от окна и бросился на диван.

На стене напротив висел портрет Ленина. Яндак смотрел на это лицо с проницательными глазами и выпуклым лбом. Впервые после возвращения из министерства он смог отчетливо рассмотреть что-то, и это был ленинский портрет. В голове Яндака стала разматываться нить мыслей.

Застрелиться? Это был бы наиболее достойный выход. Яндак с минуту играл с этой мыслью, вернее — она играла им. Вон там, у окна, за письменным столом, он мог бы пустить себе пулю в лоб. Мертвый он останется сидеть в кресле, а браунинг свалится на ковер. Жена упадет в обморок, дети будут плакать. Но разве Подградского остановит его смерть? Через два дня после похорон в «Ческе слово» появится заметка: «В связи с самоубийством депутата Яндака распространился слух, что…» Яндаку мерещится эта заметка с жирным заголовком, он представляет себе все, что будет написано в ней… Подградский восторжествует. Его цель — внести разброд в ряды коммунистов, и он добьется своего. Это палач в лайковых перчатках… Нет, стреляться бессмысленно. Как бы перехитрить Подградского? Похитить документы? Подкупить чиновников министерства? Организовать ночной взлом? Что за романтические бредни!

С портрета над диваном смотрели на него глаза Ленина, проницательные, насмешливые.

Что же, значит — конец?

«Нет! — кричит все существо Яндака. — Есть выход, должен быть выход!»

Яндака вдруг осеняет новая мысль, и он удивляется, почему она не пришла ему раньше. Он пойдет к рабочим и расскажет им все. «Если буржуа наживаются на казенных поставках, почему бы и рабочему вождю не заработать на них»? — скажет он. Яндак представляет себе зал трактира «У Забранских»{150} — небольшое тусклое помещение с окнами на потолке, лампочками на длинных шнурах, трапециями и кольцами, закинутыми за стропила. По обеим сторонам плохонького зеркала стоят гипсовые бюсты Маркса и Лассаля. Депутат Яндак с трибуны обращается к собравшимся. Он пламенный оратор, его речи всегда захватывают. «Да, товарищи, — говорит он, — почему бы рабочему не экспроприировать буржуазное государство, чтобы иметь возможность спокойно работать для дела пролетариата, для революции?» Сказав это, он окидывает собрание взглядом, и слова застревают у него в горле. Две тысячи глаз — и во всех лишь холодное презрение! Над головами толпы густеет иней, он наполняет весь зал, холод пронизывает до костей. Его чувствует и Яндак, он хочет застегнуть пальто, но в этот момент из зала раздается возглас: «Изменник!» И все в один голос кричат: «Изменник, изменник!» Вздымается ледяная метель, страшный вихрь. Пронзительный ветер с кусками льда хлещет Яндака по лицу, депутат закрывает лицо руками, вихрь швыряет его о стену, выносит из зала, несет, колотя о крыши и телеграфные столбы…

Яндак вскакивает с дивана, садится, сжимает голову руками. Лоб его холоден. Яндак смотрит в пространство.

Что же теперь? Что?

Есть выход! Он вернет деньги, все до последнего геллера. Это меньше миллиона, а может быть, даже меньше пятисот тысяч. Он бросит им эти деньги в лицо. Но… хватит ли у него денег? Нет! Жена и дочь привыкли к обеспеченной жизни, сын покупает массу социалистической литературы, он сам, Яндак, немало потратил… Вчера у них был архитектор, на той неделе они начнут строить особнячок в Тройе{151}, — жена страшно увлечена этой затеей, буквально грезит ею… Да, у него уже нет этих денег!

Ах, мерзавцы, они все-таки поймали его! Как ни вертись, ни бейся, не вырвешься из этих когтей!

На стене висит русский революционный плакат, яркий и темпераментный рисунок: на каменном пьедестале мечется смертельно раненная гидра капитализма. Одна из ее трех голов уже отрублена, из раны хлещет кровь. Внизу под пьедесталом волнуется толпа рабочих. Они вбивают клинья в каменный пьедестал, сокрушают его кирками и молотами, карабкаются наверх, становятся на плечи товарищей, рвутся к гидре с ножами в руках и зубах, такие же неистовые, как чудовище наверху. Те, кто добрался до гидры, вцепились в нее, прижались всем телом к телу врага и вонзают в него оружие, а гидра давит людей лапами, кусает их, душит щупальцами, потоки крови текут по пьедесталу. Но фигурки не ослабляют своего натиска, их боевое ожесточение не ослабевает, тысячи людей борются с чудовищем!

Яндак вглядывается в эту страшную картину и обращает внимание на одну из фигурок. Гидра обхватила и душит ее концом хвоста. Лицо человека посинело. Когда чудовище ослабит свою смертоносную хватку, на землю упадет труп. Яндаку кажется, что в лице задушенного он узнает свои черты. Да, это он! Он, депутат Яндак, трагическая жертва в борьбе с капиталом. Гидра сжала его, как мышонка, и не отпустит. Он погиб. Такова судьба бойца. Яндак верит этому, и его глаза увлажняются от